А отношения… нет. Их Себастьян хотел разве что лет в тринадцать, когда после пары-тройки поцелуев за старым сараем уже представляешь себе семейную жизнь и общего кота.
Холодный как ледышка, – все же пробурчала она и, уловив носом железистый запах крови, прибавила: – И пахнешь как еда.
– Только не жри меня, всеми богами молю, – со смешком попросил Себастьян, ткнулся губами в макушку.
Кто знает, где еще гулял мой папаша…
– Вряд ли бы даже у него получилось натрахать коня. Тем более этого.
Кто знает, где еще гулял мой папаша…
– Вряд ли бы даже у него получилось натрахать коня. Тем более этого.
– Нас не познакомили, – проговорил Себастьян, задрав голову – крона уходила высоко в небо, скрывая его. – Я парень Мэйр.
Его окутало незримым, но вполне осязаемым маревом чужих эмоций – скептицизм, насмешка, откровенно фальшивое изумление.
– Потрясающе, – пробурчал он, сложив руки на груди, – даже гребаное дерево надо мной ржет.
– Тебе семьсот лет, ты не можешь говорить слово «стремно»!
– Я могу говорить все, что пожелаю. Мне семьсот лет, в конце-то концов.
Страшнее маньяка может быть только маньяк с фантазией, способный ковыряться в твоих мозгах.
Правильно подобранные волшебные слова – «личное распоряжение лорда-канцлера», «новое слово в целительстве», «уйду от вас нафиг, злой вы, как некромант на инвентаризации морга!» – мигом погасили в главном целителе жажду крови.
Страшнее маньяка может быть только маньяк с фантазией, способный ковыряться в твоих мозгах.
– Что-то случилось? – обеспокоенно нахмурилась сестра.
Мэйр неопределенно мотнула головой.
«Чудище случилось. Весьма симпатичное, но поди ж ты, наглухо долбанутое».
