тупость дураков всегда служит точильным камнем для остроумия.
ак
Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий горько на руках у мамки…
Потом плаксивый школьник с книжной сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой
Такая женщина, которая не сумеет всегда свалить всю вину на мужа, — о, лучше пусть она не кормит сама своего ребенка, не то выкормит дурака!
Розалинда
Увы, пастух! Твою больную рану
Исследуя, я на свою наткнулась.
Оселок
А я на свою. Помню, еще в те времена, когда я был влюблен, я разбил свой меч о камень в наказание за то, что он повадился ходить по ночам к Джон Смайль. Помню, как я целовал ее валек и коровье вымя, которое доили ее хорошенькие потрескавшиеся ручки; помню тоже, как я ласкал и нежил гороховый стручок вместо нее, потом вынул из него две горошинки и, обливаясь слезами, отдал их ей и сказал: «Носи их на память обо мне». Да, все мы, истинно влюбленные, способны на всевозможные дурачества, но, так как в природе все смертно, все влюбленные по природе своей — смертельные дураки!
Упрям наш герцог, а каков он нравом —
Приличней вам понять, чем мне сказать.
Я умею высасывать меланхолию из песен, как ласточка высасывает яйца.
Поистине нет: потому что самая правдивая поэзия — самый большой вымысел, а все влюбленные — поэты, и, значит, все, все их любовные клятвы в стихах — чистейший вымысел.
Я не стану бранить ни одно живое существо в мире, кроме себя самого, за которым знаю больше всего недостатков.
Отвечать на вопросы влюбленных так же легко, как считать мошек;
Тогда одолжи мне рот Гаргантюа: это слово в наши времена будет слишком велико для любого рта. Ответить «да» и «нет» на все твои вопросы займет больше времени, чем ответ на все вопросы катехизиса.
