Хоть сами и не стремимся к нему, ненастью мы не чужие.
я замышлял не книгу, а причудливого сиамского близнеца, состоящего из фантастического игрового сценария (о постмодернистском любовном романе между скептически настроенным сперматозоидом и сопоставимо бдительной яйцеклеткой),
Вновь у Сьюзен на глазах слезы: она думает мысли не слишком отличные от его, но с другой стороны. Младенец. Два! Действительные индивидуальные дочери и сыновья, Фенна и ее, кем восхищаться, о ком тревожиться, заботиться; воспитывать тонкость и силу характера, защищать от повсеместной глупости и надменной вульгарности замечательной Америки; греть и/или разбивать ей сердце, но, как бы то ни было, закалять и выращивать его. Что есть искусство, желает знать Сьюзен, что такое постижение и цивилизация, где должны они подменять родительство, а не дополнять его? Ответ в том, что для Фенна, для кого они в самом деле дополнения друг друга, их достаточно; для Сью — с учетом размаха ее любви — они гораздо лучше, чем ничего. И у нее сердце переполняется — не так недвусмысленно, но с не меньшей любовью, чем у него.
Сьюзен просит, не подержит ли он ее в объятиях еще немного. Фенвик отвечает: О, Сьюзен, отпущу ли я тебя когда-нибудь.
Сьюзен вдыхает знакомые материны ароматы — сигарильи, мыло с отдушкой из «Крэбтри-и-Ивлин», чуточка туалетной воды, любовь
Жизненные выборы — уступки в обмен на уступки, читатель, и если по сердцу тебе твоя удачная покупка, это не значит, что оплачивать счет будет безболезненно.
Сью стоит на своем. Весна почти закончилась, между прочим. В любой миг настанет осень. Что мы тогда будем делать?
Фенвик возражает, что впереди между одним и другим еще целое лето.
Наверное, я начинаю в тебя влюбляться, когда ты произносишь: Давайте не будем логистически разумны; лучше просто поплывем.
В нашем путешествии, говорит Сьюзен, мне уж точно больше нравилось спускаться, чем подниматься.
Если ты не религиозен, или не какой-нибудь настоящий художник или ученый, или государственный деятель, у тебя либо дети, либо ничего.
