Не всякая одежда может считаться модной, а лишь та, которая предполагает смысловое наполнение, позволяющее говорить о ней как о чем-то большем, чем функциональный кусок материи.
Массовую моду, освобожденную от диктата индивидуального вкуса кутюрье, можно считать пространством существования одежды как формы проявления индивидуального вкуса носителей в рамках групповой идентичности, которая, по мнению Э. Холландер, представляет собой наиболее «комфортную» форму идентификации. «Униформы, так решительно презираемые в современной вестиментарной риторике, в действительности являются тем, чему большинство людей и отдает предпочтение. Униформы — одежда, в которой они чувствуют себя безопасно, будучи схожими с теми, кто занимает равное с ними положение» (Hollander 1994: 185). Как отмечает Ж. Бодрийяр75, феномен массовой моды, несмотря на иллюзию свободного выбора и творческого процесса конструирования идентичности, выстраивается как раз вокруг идеи о предпочтении вестиментарного выражения групповой идентичности индивидуальным проявлениям вкуса. Таким образом, «чем мода категорически не является, так это выражением индивидуальности» (цит. по: Арнольд 2016: 110).
Во второй половине ХХ века индивидуальный вкус становится атрибутом вестиментарного поведения индивида, но не в смысле уникального сарториального проявления, а в смысле освобождения от диктата Другого в вопросе репрезентации культурных представлений и ценностей.
Взаимосвязь социального статуса и лейбла, причастность к которому была основанием для проведения классовых различий, позволила Д. Крейн назвать этот период классовой модой (Crane 2000: 134). Ж. Липовецкий именует его «модой столетия», временем господства haute couture (Липовецкий 2012: 74–125). Этот период длился с 1857 по 1968 год. Начался он с основания Ч. Ф. Вортом своего салона, а завершился закрытием дома высокой моды К. Баленсиаги, «осознавшего, как писал о нем в 1984 году австралийский Harper’s Bazaar, что у высокой моды больше нет будущего» (English 2013: 93).
Как в рамках трудовых отношений служащий (раб) отчуждал свою идентичность в пользу Другого, лишаясь права на распоряжение собственным телом, так же и модный субъект, потребляя, оказывался отчужден от собственного тела, поскольку предоставлял его для господствующих означающих, приобретаемых в процессе потребления.
изначально представляла символическую надстройку над трудовой деятельностью. Поэтому перестав выражать отношения служения (трудовые отношения), она стала определяться в экономических терминах потребления.
модный субъект в лице женщин конструировал социальную идентичность, которая продолжала сводиться к телесным границам. Как отмечает У. Эко, женщины стали рабами моды потому, что их одежды принуждали к жизни во внешнем, то есть их идентичность полностью сводилась к границам тела (Eco 1986). Тело модного субъекта, то есть женщины, продолжило функционировать в качестве стенда для знаков отличия Другого как единственной возможности ее социальной видимости, осуществляемой уже не посредством служения, а в процессе потребления.
Вследствие исключения женщин из социально-политической сферы по Конституции 1791 года, лишившей их каких-либо политических прав, потребление представляло собой единственно приемлемую для женщин деятельность в общественном поле (Breward 1994). Таким образом, именно в процессе потребления модный субъект в лице женщин конструировал социальную идентичность, которая продолжала сводиться к телесным границам.
дамам хороших манер не принято первыми62 вводить новую моду: «эксцессы в модах свойственны только парвеню или дамам двусмысленных взглядов: необходимо следовать моде только в той мере, чтобы не казаться протестующим против своего времени и в то же время чтобы не считаться ее рабом»
Воплощая собой инструмент по приписыванию значения «модно», лейбл как персонификация индивидуального вкуса кутюрье возвещал собой возрождение фигуры Другого уже в рамках буржуазного общества, знаками признания которого необходимо заручиться, чтобы быть причастным моде. Если в придворном обществе статус выражался через опосредованные привилегированным сословием (Другим) знаки отличия («камзол королевской привилегии»), теперь модным оказывается лишь то платье, которое несет на себе знаки отличия индивидуального вкуса кутюрье, выражаемого в форме лейбла. Таким образом, модное платье как социальное тело, представляющее собой конструкт социальных конвенций и требований, предъявляемых социумом к индивиду, в своей семантике всегда имплицитно предполагает фигуру Другого в качестве автора возможных модных нововведений.
Механизм сопряжения трудовой деятельности и социального статуса в вестиментарной моде существует и по сей день, когда создатель модного изделия получает общественное признание лишь по мере того, как среди его клиентов появляются известные личности, которые таким образом переносят свой социальный статус на него и его творения. Перенос социального статуса лиц аристократического происхождения, которые числились в клиентах портного, и был основанием его роли как знатока социальных различий для буржуазии в начале XIX века.
