— Но разве можно страдать от одиночества среди своих?
Он задумчиво проговорил:
— Таков удел человека, который думает сам.
Осуждает себе подобных лишь тот, кто ждет от них лучшего. Ненавидит людей лишь тот, кто их любит.
С Бараком я впервые осознал противоречие, которое постоянно наблюдал в течение тысячелетий: спор старого и нового. Старикам хотелось сохранить, молодым — изменить. В конце концов, так они утверждают... но более внимательное изучение выявляет кое-что другое.
Старики хотят сохранить мир не таким, каков он есть, а таким, каким он был. В их глазах настоящее уже никуда не годится и достойно порицания. Образец они находят в неведомом им прошлом. Мой дядя Барак, человек неолита, призывал утраченный золотой век, когда люди еще не жили общиной, возродить в прекрасном завтра. Он ностальгически пытался в одиночку воссоздать это мифическое время. Грустная утопия.
Молодые, ценя нововведения, считают себя рациональными прагматиками, но они становятся поджигателями и играют с огнем. Они не только разрушают то, что есть, но внедряют новинки, ни будущего, ни вреда которых не предвидят. Мой отец Панноам внедрял у нас земледелие, видя в нем прогресс. Он не представлял, что жизнь, полностью сосредоточенная на земле, ведет человечество к избыточной работе, к окончательному укоренению, к истреблению лесов, к уничтожению биологического разнообразия, к встрече с голодом, к оскудению питания, к грабежу и войнам и даже к перенаселению. Прогресс — это не только история знания, он еще и история невежества: он не заботится о последствиях. Перспективная утопия.
На первый взгляд в этом поединке все вертится вокруг знания: старость цепляется за прошлое знание, молодость ищет нового знания.
На самом же деле старость воображает знание прошлого, а молодость мечтает о будущем знании. А мне кажется, что все крутится вокруг невежества.