Когда роман заканчивался, чтец писал на последней странице: «Прочитано», подобно тому как на понравившихся китайскому императору рисунках полагалось — говорят, по приказу владыки — начертать красными чернилами: «Увидено». Ибо память у Абдул-Хамида, как у любого мнительного и скорого на отмщение человека, была великолепная.
Именно эта скудость их воображения и сделала катастрофу неизбежной, направила историю по известному нам, а не какому-либо иному пути.
При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном.
Лев Толстой. Война и мир
Груди Зейнеп были похожи формой на груши.
В августе 1959 года Женева показалась мне волшебным городом.
Мои друзья, разбирающиеся в такого рода делах и имеющие знакомых в мингерских спецслужбах, уверяли, что я наказана за публикацию упомянутой выше книги.
на борт единственного мингерского
Конечно, жизнь под домашним арестом в Бурсе была гораздо менее суровым наказанием, чем тюремное заключение в Таифе, где погиб Мидхат-паша, в Синопе или на Мингере.
Одновременно со всеми этими усилиями по мингеризации были отпечатаны тысячи портретов Командующего Камиля и Зейнеп, которые с великим энтузиазмом развешивали по всей стране.
охраняли их своеобразие и потому преуспели!
Доктор Нури заметил однажды: «
