В сущности, русская версия символизма — это чрезвычайно яркий и чистый пример его способности создавать стройное мировоззрение посредством конкретных моделей чуждой материализма эстетики. Ориентироваться в эстетике нового искусства читателю помогали книги, в которых были собраны разные произведения и авторы.
В начале тетради есть даже своего рода предисловие — переписанная Брюсовым статья Зинаиды Венгеровой «Поэты-символисты во Франции», которая появилась в «Вестнике Европы» в предшествующем сентябре. Хотя подобные записные книжки с переписанными стихами и статьями отнюдь не редкость, родство с брошюрами «Русских символистов» и будущим важнейшим продуктом ранней деятельности «Скорпиона» — альманахами говорит о том, что значение брюсовских тетрадей выходит далеко за пределы юношеских притязаний новоиспеченного поэта
Среди разрозненного материала, печатаемого в русских толстых журналах, попадались стихотворения, представлявшие ранние попытки создания в России нового искусства. Эти первые шаги на поприще модернистской эстетики оказывались втиснуты между статьями по сельскому хозяйству, истории, зарубежной экономике и тому подобными работами, ежемесячно публикуемыми в выпусках, чей объем обычно превышал 600 страниц. Читателю, пожелавшему составить представление о русской модернистской поэзии, пришлось бы по крупицам выискивать ее на страницах многочисленных толстых журналов. В сущности, именно этим и занимался на протяжении 1893, 1894 и 1895 годов Брюсов, заполняя свои тетради стихами Мережковского, Гиппиус, Сологуба, Бальмонта и Соловьева, а также переводами из Малларме, Метерлинка и Верлена