То, что армия и полиция глубоко коррумпированы, – это в порядке вещей. То, что человеческая жизнь ничего не стоит, – это в российских традициях.
В то время всех постоянно мучил голод, питались только хлебом, картошкой, но чаще всего – гречневой кашей, которую обычно едят в бедных русских семьях. А иногда и в состоятельных парижских, как в моей, например: я горжусь тем, что умею ее готовить.
После двухнедельного барахтанья в этом болоте лжи и клеветы я созрел для того, чтобы выслушать впечатления одного старого румына, тридцать лет прожившего в изгнании во Франции и недавно вернувшегося на родину. То, что он мне сказал, было совсем не глубокомысленно и уж тем более не политкорректно: «Вы видели эти рожи на улицах? Вы рожи их видели? Нищета и грязь — это бы еще ладно, но эта тупая подозрительность, эта униженность, этот подлый страх на лицах! Мой народ таким не был, я вас уверяю. Это не мой народ. Я ничего не понимаю. Кто эти люди?»
хочется, чтобы они поняли, что он многого добился и они могут им гордиться, но их это, похоже, мало интересует: слишком далеко и непонятно. Они даже не просят показать им книгу.
настоящий художник может быть только неудачником
«Социализм как явление направлен вовсе не против специфических язв капитализма, а против реальности. Он представляет собой попытку отменить реально существующую действительность, попытку, в конечном счете обреченную, однако способную на какой-то период создать некий парадоксальный мир, где неэффективность, скудость и насилие будут выдаваться за высшее благо».
Он считает себя педерастом, но нетрадиционным сексом не занимается, ограничиваясь лишь внешними атрибутами.
У того, кто хочет восстановить коммунизм, нет мозгов.
У того, кто о нем не сожалеет, нет сердца.
Иногда он думает, что было бы мудрее, да и благороднее, сказать ей: «Не жди меня. Уходи. У тебя вся жизнь впереди, я тебе не нужен. Между нами сорок лет разницы, и бог знает, когда я отсюда выйду. Найди парня твоего возраста и иногда вспоминай обо мне, я тебя благословляю»
Война, напишет позже его сын, пробовала их на зуб, как фальшивую монету, но они были из благородного металла высокой пробы и потому не согнулись
