— Просто войдем? — спрашиваю я.
Риз пожимает плечами.
— А что, ты предлагаешь сперва постучать?
Мне нравится, как она умеет говорить без слов. Нравится даже, что я не всегда нравлюсь ей
Но сегодня я могу думать только о Моне — о том, как она сжимает дробовик, а на лице ее написано желание приставить его к виску.
От ее слов в груди у меня что-то подскочило, и это ощущение порой возвращается ко мне по ночам, когда от косы Риз на потолке образуется сияющая рябь. Тяга. Желание
при желании палаты можно превратить в камеры.
рассыпаемся на группы и гадаем, кто станет следующей.
Климат меняется, температура повышается. Когда-то я читала про живые организмы, замерзшие в арктических льдах, доисторических древних существ, которые пробуждаются, когда лед тает. В штате Мэн, на Ракстере, некий паразит медленно пробирался в самые слабые организмы — ирисы, крабов, — пока не набрался сил, чтобы пойти дальше. В нас.
Лисы равнодушно смотрят на нее, словно принимают за свою, но, когда я подхожу ближе, они с высоким визгом бросаются врассыпную и исчезают в проломе.
Нет, я не могу ее потерять, но я не могу бесконечно придумывать новые оправдания. И у меня не так много терпения, чтобы бесконечно оправдываться за то, что я спасла нам жизнь.
Я не могу позволить себе жалость. Если я почувствую жалость, придется чувствовать все остальное.
