окружили его. Зенитки стреляли. Казалось,
Или удалить, как мы удаляем из телефона номера людей, с которыми больше не общаемся.
Кроме того, получили ещё паёк как семьи военнопленных.
У нас в квартире жила одна старая дева с сестрой и её семьёй. Она попросилась к нам: «Пустите меня! Я шью на машинке — мне нужен свет». А у них все окна забиты фанерой. Мы и пустили. Она увидела папино пальто, говорит мне: «Давай я тебе из него пальто сошью». А сама меряет на меня, а шьет по себе.
И однажды она нас обворовала. Всё взяла, что было хоть немного ценно: мамино пальто и красивый халат, сестрёнкин шерстяной костюм и крепдешиновое платье цвета электрик с кожаными туфлями, которые ей подарили на шестнадцатилетие. Ручные часы, иконы с серебряным окладом — всё забрала, что захотела.
Не ничего удивительного, что не все могут так похоронить. Люди занимаются мародёрством. За могилу взяли 250 рублей деньгами, 10 пачек папирос и 200 г хлеба.
По неточным подсчётам ежедневно умирает от голода в Ленинграде от 4,5 до 5 тысяч человек.
В Ленинграде кошка стала считаться лучшим блюдом. Но её нельзя достать. Кошек и собак всех съели. У нас тоже Барсика утащили. Неужели дойдёт до того, что станут есть людей?
Мама делала лепёшки из костной муки. И когда мы их ели, мучились запорами. Не переваривались они.
дед умер. Накануне он купил полбуханки хлеба. Рублей 500, по-моему, тогда стоил. Поел — и заворот кишок.
Мучительно хочется есть. С удовольствием бы съела ложку каши, которая осталась от Ритуськи, но ведь ей надо.
