Война была рекой. Кто-то ее переплыл, кто-то в ней сгинул. Но никто, никто не вышел на другой берег, оставшись прежним.
Война побывала здесь. Он только что видел ее следы. «Чудовище, которое не разжимает когти. Если оно тебя сцапало, то сцапало навсегда».
Великое дело — красота! Она как-то таинственно заполняет собой все или все вытесняет, не находите?
— А потом?
— Мы раскланялись. Они поехали своей дорогой, а я отправилась своей. К чему тогда вообще воевать? Ведь можно объясниться словами.
«Napoleon n’est plus»*, — подумал Мурин. Зачем только все это было? Зачем все эти люди были здесь? Что им всем от нас было надо? Зачем они убивали нас? А зачем мы убивали их? Жизнь спешила вернуться на круги своя. Уже возвращалась, и ей до этих вопросов не было никакого дела, ей было все равно. Мурину вдруг стало грустно.
Мир определенно изменился. Те, кто остались и «разделили судьбу отечества», претерпев невзгоды, сбились в партию себе подобных и выказывали презрение тем, кто при известии о нашествии поспешил убраться подальше и переждать исторические события в покое и даже удобстве.
Нет, я все еще ходил в платьице! Точно-точно! С розовым кушаком.
— А говоришь, что ничего не помнишь.
— Ты меня уел.
«Госпожа Козина! Вот так вольтерьянка и фармазонка»
— Вот-вот, о чем и я толкую, — буркнула худая дама.
Они
Есть вещи, которые должны оставаться в тайне.
— Вот-вот, о чем и я толкую, — буркнула худая дама.
