А на более обобщенном уровне я, вероятно, добавил бы, что утверждаемое мною стремление к присутствию и вещности отнюдь не равнозначно желанию «обладать» этими вещами или хотя бы «удерживать» их. Скорее мне бы хотелось вновь повторить: то, что можно извлечь из простого (даже чуть-чуть) воссоединения с вещественным миром — из восприимчивости к тому, как мое тело соотносится с пейзажем (например, при прогулке) или с присутствием чужих тел (при танце), — это, конечно же, не равнозначно желанию владеть собственностью или грезам о сексуальном господстве.
Моя скромная (но, надеюсь, не совсем тривиальная) идея состоит скорее в том, что картезианское мышление не покрывает собой (и не должно никогда покрыть) всей сложности нашего существования, пусть даже нас с небывалой прежде настойчивостью подводят к мысли, будто это не так.
Для оттачивания наших аргументов в пользу реального присутствия преподавателя в аудитории может оказаться полезным вернуться к гумбольдтовскому взгляду на специфический тип коммуникации, присущий академическим институциям («энтузиазм, порождаемый вольным взаимодействием между профессорами и студентами»), и к понятию «рискованной мысли». В самом деле, демонстрация рискованной мысли (когда «студентов подводят к самым дверям сложности, не входя в эт
Как Вебер, так и Луман следовали здесь традиции, заложенной еще в 1810 году Вильгельмом фон Гумбольдтом, доказывавшим, что академическое преподавание должно прежде всего характеризоваться «энтузиазмом, порождаемым вольным взаимодействием между профессорами и студентами», обращаться к «нерешенным проблемам» во всей несхожести их интеллектуального стиля и лишь во вторую очередь иметь своей задачей сообщение «устойчивых и бесспорных знаний» [39].
Это последнее различие приобрело решающую важность для будущих судеб университета в наш век, когда, с одной стороны, стоимость высшего образования в его традиционной форме чуть ли не экспоненциально растет, а между тем, с другой стороны, новые технологические возможности передачи знаний через электронные средства коммуникации чрезвычайно усложнились и неожиданно подешевели. Вместе с очевидным и неизбежным вопросом, выживут ли вообще (и нужно ли им выжить) в таких условиях как минимум некоторые из традиционных ситуаций преподавания и обучения, основанные на диалоге лицом к лицу, — для дискуссии о будущем академического преподавания
хорошо преподавать в университете — значит демонстрировать сложность вещей, привлекать внимание студентов к сложным явлениям и проблемам, а не предписывать им, как следует понимать те или иные проблемы и как в конечном счете относиться к ним.
в условиях современной культуры нам требуется особая ситуация (а именно «островное» положение и настроение «сосредоточенной интенсивности»), чтобы реально переживать (erleben) продуктивное напряжение, колебание между значением и присутствием, а не просто отвлекаться от всего связанного с присутствием, как мы, видимо, почти автоматически делаем в нашей сугубо картезианской повседневно
Всякий раз, когда главной задачей художественного произведения объявляют передачу и иллюстрацию наглядными примерами какого-либо этического послания, мы должны спрашивать — и действительно, от этого вопроса никуда не деться, — не эффективнее ли будет высказать то же самое этическое послание в более от
Далее, коль скоро завораживающее [8], привлекающее нас в моменты эстетического переживания, не сопровождаясь ясным сознанием причин своей привлекательности, это всегда нечто такое, чего не может дать нам повседневная
