Если ты столько лет мыслил определенным образом и твоя картина мира вдруг оказалась ущербной, то, ясное дело, сразу не перестроишься. И пока привыкаешь к новому, волей-неволей чувствуешь… растерянность.
такие минуты осознаешь, что кем бы ты ни был сегодня и кем бы ни стал в будущем, истоки твои неизменны.
Он стоял в прямоугольнике света, лившегося из дверей, и лицо выражало такую муку, что смотреть на него было невыносимо больно. Я представила, как пишу ему, рассказываю обо всем, чем занимаюсь, – чем должен был заниматься он. Представила, как он прочтет письмо и пойдет доить коров. Это же немыслимо, это значит растравлять его раны, постоянно напоминать о том, что он упустил. Я не верила, что он и вправду этого хочет, и знала, что не смогу себя заставить.
И я писала ему очень редко, а о работе своей почти не рассказывала. Щадила его – а заодно нас обоих. А теперь вдруг слышу от Дэниэла, что Мэтта не нужно было щадить, что неизбывная боль в его глазах оттого, что он, как ни старался, не может вернуть нашу близость. И что Мэтт всегда хотел, чтобы я ему писала, неважно о чем, и при этом он понимал, что ни строчки от меня не дождется.
Я не могла, хоть убей, поверить, что все можно вот так истолковать. Дэниэл считает, что он всегда прав, но это не так. Совсем не так. При мне ему не раз случалось ошибаться.
А потом потихоньку заработала мысль, и сразу же меня захлестнуло недоверие, растерянность, негодование. Как же он мог, Дэниэл, – чужак, гость, который силой вытянул у меня историю, а с Мэттом знаком со вчерашнего вечера, – как мог он, ничего о нашей жизни не зная, судить о нас так поверхностно, так беспечно и прийти к такому выводу? Как только у него язык повернулся?
Что ж, в одном с тобой соглашусь, Кейт. Я тоже здесь вижу трагедию. Но не в том, в чем ты думаешь.
На руку ему опустился комар – предвестник грядущих полчищ. Дэниэл прищурился, протянул мне свою кружку и прихлопнул его. Вытер ладонь о рубашку, взял кофе и продолжал:
– Ты можешь возразить, что я тоже не понимаю, как Мэри, но я, кажется, понимаю. Хотя бы отчасти. Несколько поколений твоей семьи стремились к большой цели, боролись. А Мэтт одаренный человек, это же очевидно. Понимаю, тут есть о чем сожалеть. Упустить такую возможность – обидно до слез.
На губах его мелькнула улыбка – мимолетная, почти виноватая.
– Но это всего лишь разочарование, не более. А трагедии никакой тут нет. Мэтт не стал от этого другим человеком, неужели не видишь? Он был и остался собой. Трагедия в том, что для тебя это так серьезно. Настолько серьезно, что ты позволяешь этому сожалению разъедать вашу близость…
Дэниэл осекся, вгляделся в меня с тревогой – видимо, почуял мое недоверие. И продолжал:
– Я не пытаюсь сказать, что для него это пустяк, Кейт, – что Мэтт каким-то чудом проникся любовью к сельскому хозяйству, что все в итоге обернулось к лучшему и тому подобный бред. Ничего я такого не говорю. Я говорю, что и по твоим рассказам, и по моим впечатлениям, Мэтт с этим давным-давно примирился. А вот ты никак примириться не можешь, в том-то вся и штука. Вот между вами и сломалось что-то. Вот где настоящая трагедия.
Главное, она сама никакой трагедии в упор не видит. Мэри-то простительно, ей не понять. Но ведь и это тоже трагедия: Мэтт женат на женщине, которая не представляет, что он за человек
Слова ее до сих пор эхом отдавались в голове, больно было от ее обвинений. Я перебирала их в памяти, безмолвно оправдывалась, силясь понять, откуда у нее такие мысли. Может быть, это естественно, с ее-то узеньким кругозором. Она не представляет, как могла бы сложиться жизнь Мэтта, если бы не обстоятельства. И даже если бы представляла, ни за что бы не призналась. В конце концов, это она ему жизнь сломала.
Она спросила:
– Как тебе Мэтт? Пышет здоровьем?
– По-моему, выглядит он отлично. Прямо-таки цветет.
– Как тебе кажется, счастлив он?
Я всерьез забеспокоилась. В нашей семье такие вопросы задавать не принято.
– Думаю, счастлив, Мэри. А что? В чем дело?
– Да ничего. – Мэри дернула плечом. – Просто интересно, видишь ли ты, вот и все. Видишь ли, что он здоров и счастлив, что у него замечательный, любимый сын и им интересно вместе. Просто хотела, чтобы ты убедилась, раз и навсегда.
В тишине слышно было, как двигают мебель. Вот что-то застряло в дверях. Мэтт ругался, а Саймон давился от смеха. Донесся голос Дэниэла: «Если чуть сдать назад…»
Мэри не унималась:
– Если бы ты только знала, как он к тебе прислушивается, Кейт. Видела бы ты, как он ждет твоего приезда… сначала он сам не свой от радости… но ближе к делу теряет сон. Люк его сто лет как простил, а Бо даже не знает, что есть за что прощать. Но то, что ты в нем разочаровалась, – ты ведь думаешь, что у него жизнь не сложилась и он сам все пустил под откос, и тебе его жаль – вот что для него тяжелей всего. Тяжелей всего. А все остальное, что ему выпало, в сравнении с этим мелочи.
Я остолбенела, слова ее не укладывались в голове. Она так разошлась, а я не улавливала сути ее обвинений. У Мэтта все мечты пошли прахом – чего стоит рядом с этим мое разочарование?
Я ответила:
– Я не считаю, что жизнь у него не сложилась, Мэри. По-моему, вам обоим многое удалось, а Саймон – вам награда…
– Нет, ты считаешь, что у него жизнь не сложилась. – Мэри изо всех сил обхватила себя руками, аж пальцы побелели. Я была потрясена: мало того что она меня обвиняет, так еще и время выбрала самое неудачное – день рождения, гости на подходе. – Ты думаешь, с ним случилась трагедия, до сих пор его жалеешь и не можешь простить. Столько лет прошло, а ты до сих пор глаза на него поднять не можешь, Кейт.
– Ну а ты? – спросил Мэтт. – Как твоя наука?
– Движется.
– Что… что за тема у тебя, Кейт? Ты ведь толком никогда не рассказываешь.
Я опустила взгляд на наши башмаки, взметавшие мелкую пыль. Он прав, я никогда толком не рассказываю. К чему лишний раз хвалиться, что я занимаюсь делом его мечты? Но на этот раз деваться было некуда.
Я начала:
– Ну, если говорить в общем, я изучаю воздействие поверхностно-активных веществ на животных. И тому подобное.
Могу представить, как он мечтал повернуть время вспять, к той минуте, когда еще мог остановиться, но не остановился. Спустя годы, когда я стала думать о том, что случилось с ним и едва не случилось с Люком и Салли Маклин, мне казалось, что судьбу моих братьев решил один-единственный миг, для обоих схожий. Для Люка – миг, когда он отстранился. Для Мэтта – когда он отстраниться не смог.
