Сейчас я сознаю, как в те дни была глупа и ребячлива. Но тогда весь этот смешной вздор казался мне вершиной утончённой политики и чем-то исключительным в смысле постижения чувств и сложных движений чужой души.
Кому это невежество мешало делать глупости?
Благодарю тебя, весёлая госпожа, – сказал принц статуе, – за то, что играла моей жизнью и выиграла для меня удачу.
– Тхарайя! – воскликнула я. – Так нечестно! Это – мои шестёрки!
Принц обернулся ко мне, улыбаясь, как мальчик: у него на щеках появились ямочки, а в глазах танцевали огоньки свечей, подобные хитрым бесам.
– Нет, прекрасная, – сказал он тоном пятилетнего шалуна, украдкой набившего карманы орехами и теперь намекающего на это, чтобы похвастать. – Эти шестёрки – мои.
Как всегда, я отослала Шуарле, прежде чем раздеться донага. Вероятно, по здешним меркам это было моим личным нелепым предрассудком – но он столько раз показывал мне мужскую природу своей души, что я никак не могла перебороть стыд.
Несправедливо наказывать слугу за дерзость госпожи, если кто-то из сильных счёл, что дерзость имела место.
Принцесса не бывает наложницей. Она бывает женой или мертвецом.
Но удивлены, что сила кичится жестокостью. До сих пор я полагала, что красоте не к лицу бессердечность.
– Чем умирать за веру, предпочёл бы жить и верить.
Женщины и евнухи не бывают ничьи, – объясняю. – Они как монеты: если хозяина нет, значит, любой может подобрать.
Яблоня, слёзы не помогают рабам. Слёзы не защищают женщин.
