Впечатления и отзывы о книге автора Алексей Сальников Петровы в гриппе и вокруг него

Книга отличная, кроме того, в ней спрятано много сюжетных переплетений, не поняв которых не получится понять сюжет до конца. Ниже список того, что я узнал на данный момент, с цитатами из книги.

Виктор Михайлович - брат Марины, бывшей снегурочкой у Петрова на елке. Марина родила ребенка, отучилась и уехала в Австралию.

[она попросила брата сходить за анальгином, он зачем-то накупил аспирина на шесть рублей ]

[аспирин семьдесят девятого года выпуска [...] Я его из дома, из Невьянска привез, у меня его запас, он мне все время помогает, всю жизнь. ]

[И вот она сваливает в Австралию в разгар перестройки, вместе с сыном ]

Игорь - друг Петрова и школьник, с которым Марина занималась английским, с которым переспала и забеременела. Для Игоря это было чудом, т. к. он был стерилен. На елке маленький Петров дотронулся горячей рукой до руки Марины, "растопил ее", и она передумала делать аборт. Игорь узнал об этом и за это и, в благодарность, достал Петрову жену из царства мертвых.

Игорь - Аид, повелитель царства мертвых. Петрова, которую он достал, видимо Немезида или эриния. Петрова раньше жила в царстве мертвых. Кроме того, Игорь оживил покойника, с которым они катались.

[Игорь говорил, что Петров – неблагодарный человек, что Игорь достал ему жену чуть ли не из самого Тартара, а Петров кочевряжится. Еще он утверждал, что Петров когда-то спас его сына одним своим прикосновением, как Иисус, что он специально собрал людей, причастных к его личному чуду, в одном месте и очень им благодарен, так пускай и они хотя бы чуточку будут благодарны и ему.]

[ что сосед тоже далеко и не ариец и не финно-угр, а сам похож на уроженца северных предгорий Кавказа или какого-то грека. ]

[– Я дух-покровитель Свердловска, – ответил Игорь, – а то и всей Свердловской области.]

[– Ты опять про эту лабуду со своим Ф.И.О? – догадался Виктор Михайлович. – Ну складывается из твоей фамилии, имени и отчества имя «Аид». Это ведь ничего не значит совершенно. ]

[«А каково мне? – внезапно спросил Игорь. – Ты даже счастья моего не можешь представить, когда я узнал, что человек, которого я люблю, спасен. И ребенок мой спасен. Причем если бы ты его специально спасал, ничего бы не вышло так, как нужно. А тут совершенно случайная своевременная рука небольшого человека, уже заболевшего ОРВИ и температурящего, но еще не замечающего этого. Она бы обязательно или во время родов умерла, или еще что-нибудь произошло. Аборт бы, например, сделала. А так она теперь пусть и довольно далеко, но по крайней мере жива. И сын мой жив. И у тебя теперь все нормально, хотя ты и дуешься. И будет нормально до самой твоей смерти. Спасибо, короче. Не отмахивайся от меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь». ]

[Раньше, до того как она попала в это тихое место, всё вокруг нее, как она помнила, состояло именно из пламени, даже существо, которым она была, и существа, которые ее окружали, которых она считала людьми, были из огня. ]

[Петров вспомнил, что сидел в сугробе, опершись спиной на забор, что прямо перед ним стоял Игорь, а возле правой ноги Игоря сидела собака, причем фонари светили так, что у собачьей тени было три головы. ]

[Память пыталась зацепиться за что-то еще в этой картинке с сугробом, но все ускользала в какую-то небывальщину, в какую-то полную дичь, где Игорь говорил водителю катафалка, что нет никакого покойника у него в гробу, где Цербер приводил душу умершего к телу, где тело оживало и уходило домой, а Петров, не в силах унять карусель от выпитого им спиртного, сидел в снегу и вместо того, чтобы удивляться, пытался унять тошноту, хотя, возможно, это была тошнота чистого ужаса. ]

[Если бы радио было включено в тот момент в машине Петрова, он бы мог услышать от ведущих чудесную историю о том, как накануне Нового года у скорбящих родственников сначала пропало тело покойного, а потом сам покойный вернулся домой в добром здравии. ]

Петрова зовут Сергей. Учитывая, что его друга детства тоже звали Сергей, то этот самый Сергей, скорее всего, и есть Петров.

[Петрову не нравилось, что первая буква его имени выглядит так просто – как обычная загогулинка, как половина бублика. ]

[намешаем Сережке морс – порадуется ]

Наконец-то кто-то обнаружил, где находится российский магический реализм! Вход в него лежит в том зазоре, который возникает между сознанием и реальностью во времена тяжелого похмелья. Встаешь утром и видишь и чувствуешь себя как со стороны, словно это немного не ты сто страниц пытаешься доехать домой в троллейбусе, не ты воняешь перегаром, не у тебя болит голова и, главное, не с тобой происходит вдруг разная лютая хуйня.

Разная лютая хуйня это наша волшебная страна и есть. Какую заслужили, в той и живем.

Когда я была маленькая, мы ехали с мамой в автобусе. Было тесно и я прислонилась к женщине в меховой шубе я гладила ее мех и говорила что это мой медведь. А ещё подралась с кем-то перед фотографированием в детском саду, у меня распухла губа и воспитатель накрасила губу своей помадой - это сделало меня бесконечно гордой и счастливой. У каждого, я думаю, много таких обрывков воспоминаний, которые, если вдуматься - фигня. Но на самом деле они несут в себе так много, они формируют какую-то эфемерную материю внутри и снаружи.
Петровы в гриппе построены вокруг одного из таких эпизодов. Сам по себе этот эпизод, если просто озвучить происшедшее - милая маленькая история. Но тот объем, который сформировался вокруг этой истории, грандиозен, как симфония. В процессе чтения даже мурашки бегали. От холода и жара, разумеется.
А что касается чернухи - я читала эти места с простым таким чувством, что да, так и есть, подъезды - они именно такие.

О, российский магический реализм! Отличный! Качественный!

Плотная паутина, или как сам сам автор говорит "Уроборос" текста затягивает. И с одной стороны кажется что ты читаешь книгу о приключениях Петровых в гриппе, такую простую, немного графоманскую, а в итоге оказывается что это искусно выстроенный пантеон :)
Деталь цепляется за деталь, таблетка к таблетке, мальчик к мальчику, елка к елке, и вот ты уже понимаешь, что надо срочно перечитать первую главу, когда все это казалось пьяным бредом, а не хитрой ажурной конструкцией.

А сквозь эту паутину пополам с Достоевщиной дует какой-то потусторонний ветер, вроде и не совсем жутковатый, но вот уюта точно не прибавляющий.

Просто поразительно как автору удалось все это составить так филигранно, что никакие элементы не смущают и не выбиваются. Отличное чтение. Всячески рекомендую.

Если прочитать эту книгу перед Новым годом и после болезни, катаясь каждый день на троллейбусах до метро, может создаться ощущение, что ты тоже часть семьи Петровых и вполне готова принять просроченный на тридцать лет анальгин и пойти на детскую елку.

Самое лучшее, что я читала из современной русской прозы за последние годы. Жаль, что «Большая книга» досталась не Алексею Сальникову.

Прекрасная, чУдная вещь, дарующая надежду всем, кто разуверился в смысле своего существования, кто до сих пор так и не поверил в то, что случайностей не бывает!

Совершенно неожиданно выдающаяся книжка, прекрасно написанная. Захватывает и не отпускает.

Автором схвачено что-то неуловимое. Русская жизнь. Остановиться невозможно. Удовольствие невероятное – каждый образ, диалог, наблюдение откликаются, пробирая до самых пяточек. Присоединяюсь к тем, кто ждёт ещё!

Странная книга, странный юмор автора, который, видимо, ему кажется искрометным: бабушка целует внука, мама говорит, что мол может минет ему еще сделаешь? Если это попытка снискать лавры Зощенко или О'Генри, то она полностью провальная, по крайней мере на мой, незатейливый, вкус. Восторгов и реляций не разделяю; как всегда, вместо того, чтобы бросить кусок говна, дочитал его до корки, так мне и надо. К Сальникову больше ни ногой.

Великолепно закольцовано, прямо какой-то ёбургский Патерсон) чистое удовольствие от слога, наблюдательности за российскими поэтично-тленными, но обреченными реалиями. последняя глава прекрасна