В Милане есть еще один упоительный памятник архитектуры finto – Каза дельи Оменони, Casa degli Omenoni, Дом Мужланов (omenone на диалекте значит «крупный, сильный и добрый мужчина, хороший мужик»), построенный скульптором Леоне Леони в 1565 году для самого себя. Как и Санта Мария прессо Сан Сатиро, это здание находится в самом центре Милана и зажато между постройками современного города, так что найти его не так уж легко. Свое название Каза дельи Оменони получил из-за восьми атлантов, его украшающих, восьми мужских фигур разного возраста, двух – обнаженных, шести – одетых, с
задумчиво отойдет. Мужланы вынуждают к задумчивости, ведь за всем прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия.
обреченно наклоненными головами и очень печальными лицами. Атланты даже не делают вид, что что-то поддерживают, их головы отстоят от стены, как у самостоятельных скульптур, плечи свободны, руки скрещены на груди, и эти фигуры – зримое воплощение того, что всякое искусство совершенно бесполезно. Атланты Каза дельи Оменони – чистый декор, никак не нужный с точки зрения архитектоники, но чем бы дом был без них? А так он – единственный во всем мире, Эрехтейон бородачей, только, в отличие от афинского храма, где девы, юные и стройные, стойко поддерживают крышу прямо посаженными головами, здоровые мужики угнетены без видимой причины. Лица некоторых из них, особенно лицо самого молодого из атлантов, полустерты временем, и невыразимой печалью веет от обреченно скрещенных мощных рук, от страдальчески наклоненных голов, от понурых плеч, – печаль обычных атлантов вызвана напряжением от взвалившейся на них тяжести, эти же абсолютно ничем не обременены, кроме своей грусти. И завораживающий контраст: крупные и сильные мужчины, а так устало меланхоличны, прямо как интеллектуалы какие-нибудь, раздумывающие над тем, что вера жестока, безверие же катастрофично.
Особенно они хороши ночью, когда деловая сутолока центра стихает, Мужланы остаются одни, и с ними спокойно можно поговорить; на улице дельи Оменони обычно никого нет: я ни разу не видел (хотя часто Мужланов навещал), чтобы в дом кто-нибудь входил или выходил из него, одиночество и тени от электрического освещения особенно резко очерчивают их меланхолию, и, стиснутые современностью со всех сторон, Мужланы стыдят ее за безнравственность функциональности и укоряют Милан за безвкусицу Пассажа, фальшь Собора, глупость небоскребов. Иногда только появится какой-нибудь заблудший турист с архитектурным путеводителем в руках, по виду типичный американский студент, приехавший в Европу изучать историю искусств, поглазеет на Мужланов минуты две и за