Маркус не чувствовал боли, он не чувствовал почти ничего. Одна пустота, бесконечная, темная, вязкая.
На кухне пахло пережаренным мясом, кислой брусникой и… предательством.
то, о чем ты так рьяно заботишься, обязательно тебя подведет. С людьми точно так же.
то, о чем ты так рьяно заботишься, обязательно тебя подведет
Маркус не чувствовал боли, он не чувствовал почти ничего. Одна пустота, бесконечная, темная, вязкая. Она поглощала его, засасывала своей зыбучестью.
– Что с моей женой?! – не выдержал Лембек.
– Прошу прощения. Она в полном порядке, у нее перелом предплечья и кисти руки.
– И это, по-вашему, в порядке?
– Это отдел убийств, мистер Лембек; здесь каждый, кто жив, – в полном порядке.
– Оптимизм и реальность, мой друг, как две прямые, – ухмыльнулся Зимерман.
– Не понял.
– Никогда не пересекаются.
Нерешительные суицидники – это просто истерички. Знаете, это как стоять на перилах моста и надеяться, что тебя спасут.
Тело все помнит, думал Хейз, помнит, что надо делать, чтобы не умереть; оно как курица без головы, убегающая от палача. Палачом была память – она сводила с ума, убивала так медленно, что хотелось помочь ей, терзала так долго, что скорей бы убила…
А все потому, что в молодости он уделял слишком много внимания телу, а то, о чем ты так рьяно заботишься, обязательно тебя подведет. С людьми точно так же.
