Многие мудрецы древности, многие святые начетники всяко размышляли о человеческом счастье – в чем оно: в покое ли душевном, в семейном ли довольстве, в отрадных ли свершениях. А счастье – это когда ты выспался, брюхо облегчил, и голова не болит.
Бывает, что и прямо с дыбы, а иные уже и сидя на колу.
А сентября осьмнадцатого дня мужики-плотники, идучи полем через
Помни, грешный человек, что из праха ты сотворен и в прах обратишься.
споминаю: напало неистовство, и оборвал я скрипучий голос ударом кинжала. Еще один грех, еще одна перед Господом вина.
А можно и иначе посмотреть: нет ничего такого, что свершилось бы не по воле Божией. Коли свершилось – знать, так тому и должно.
Темница такая же, как две соседние, только без смрада. Преступницу всего несколько часов как привезли, не успела нагадить.
Тьфу на тебя, кал ты смрадный! И сколь в злато ни наряжайся, калом только и пребудешь!
В нетерпении велел я поскорей окружить Слободу стенами. Триста мужиков работали день и ночь. Ради скорости клали не сплошной камень, а ставили деревянные срубы, засыпали землей, а камнем обложили только снаружи, в один слой. Со стороны поглядеть – грозно, а что внутри прах, о том никто не ведает. Мужиков всех потопили в прудах, чтоб не болтали, и за то окаянство молил я у Господа прощения три слезные ночи, а на четвертую был прощен, ибо не зверства для, не глупой прихотью сгубил триста душ, а ради государственной пользы. Пусть враги страшатся моей твердыни. Все равно истинная ее крепость не в стенах, а в Божием благословении.
Неужто сжалился Всевышний? Прислушиваюсь к себе. Так и есть!
– Порты с меня, живо!
А порты-то сырые, только сейчас это чувствую. Не приснилось, что обмочился. Со мной часто бывает, если примнится страшное. А страшное мне снится через ночь. Одну ночь вовсе не сплю, а другую – усну, да зрю ужасы.
Ох, облегчение великое! Ох, счастье несказанное! Опростался наконец, слава апостолам!
Слуги обмывают мне гузно, обтирают бархатной тряпицей. Ветерок обдувает – ой ладно, ой любо!