– Это не лучшее место, чтобы обсуждать такие вещи, – пробурчал Сол, воровато озираясь, словно у стен пещеры вот-вот могли вырасти глаза и уши. Следы от моих губ и пальцев покрывали его напряженные плечи. – И не лучшее время, чтобы такие вещи делать.
– Да у нас всегда «не лучшее время» и «не лучшее место». Что ж мне теперь, девицей помирать?
– А ты помирать собралась?
– Ну, знаешь, где один раз, там и второй…
Дайре же, услыхав, о чем речь идет, перестал жевать дареного гуся и так скоробился, что вино потекло у него изо рта.
– Тебе саму королеву сватают, а ты морду кривишь? – прошипел ему Солярис из-под прижатого к подбородку кулака, на что Дайре удивился пуще прежнего.
– Так разве не твоя королева-то?
– Моя, – ответил Солярис сухо. – Но еще раз посмеешь скорчиться – убью. И если согласишься, тоже убью.
Если что, у Маттиолы все равно есть запасной брат».
Тебе саму королеву сватают, а ты морду кривишь? – прошипел ему Солярис из-под прижатого к подбородку кулака, на что Дайре удивился пуще прежнего.
– Так разве не твоя королева-то?
– Моя, – ответил Солярис сухо. – Но еще раз посмеешь скорчиться – убью. И если согласишься, тоже убью.
– Все, что тебе говорит Сильтан, запиши на деревянной дощечке и брось ее в камин. Вот что от этой дощечки останется – ровно столько же в словах Сильтана правды
Прошло всего несколько часов, как мы расстались, но он накрыл ладонью мой затылок и притянул меня к себе так, будто это были не часы, а дни или недели. Не смея противиться разгневанному дракону, я уткнулась ему в шею носом, с упоением слушая низкое грудное урчание, вырвавшееся у Соляриса от радости, которое он, однако, тут же смущенно проглотил, заметив любопытное личико Тесеи.
– Башку Сильтану оторву, – сказал Сол шепотом, ласково очертив когтем порез на моей щеке.
– Подумаешь, поцеловала кого-то! Ты моя ширен и ничья более. Я получу тысячу твоих поцелуев, куда более нежных и страстных, если только захочу этого.
Мне даже почти удалось смириться, что взаимоуважение все-таки не станет моими поводьями в управлении Кругом. Ими, как и при отце, станут страх и смерть.
Однако я не собиралась больше сдерживаться. Я прижалась к Солярису грудью, обняла его крепко-крепко, вдыхая запах мускуса и тепла, чтобы он поцеловал меня еще раз, еще и еще; чтобы заверил, что справится. И что справлюсь я.
Раздался мелодичный перезвон. Я запрокинула голову вверх, и наши с Солярисом изумрудные серьги столкнулись, задрожали, вбирая в себя лунный свет. Все эти годы они вбирали в себя и каждую крупицу нашей с Солом истории; каждое чувство, будь то горе, страх, злость или нежность. Они были символом продолжения одного в другом.
Символом нашей вечности.
Я вернусь к тебе – либо один, либо с драконами – но обязательно вернусь, обещаю. На свете нет ничего, что заставило бы меня оставить тебя.
