Теперь мое насилие было как чрезвычайный и опасный дар, грозное оружие с золотой и перламутровой инкрустацией, которым я должна буду манипулировать с очень большой осторожностью. Я сгорала от нетерпения попробовать себя. Я знала, что хотела использовать его только для созидания, а не для разрушения!
Знакомясь с собственным насилием, я знакомилась и с собственной жизнеспособностью, весельем, великодушием.
Пока в полной мере я не понимала смысла моего открытия, я только знала, что у меня был собственный характер и что он был довольно «неудобным». Я понимала, почему дрессировка была столь жесткой и напряженной. Во мне были самостоятельность, тщеславие, любопытство, чувство справедливости и жажда удовольствия, которые не соответствовали роли, которая была мне уготована в моей семейной среде. Чтобы подавить все перечисленное или позволить ему проявляться лишь в приемлемой для семьи степени, надо было бить сильно и долго. Это было проделано на совесть. Единственным нетронутым оставалось мое ощущение Нечто.
Забвение является самым надежным замком, но только замком, это не ластик и не сабля, забвение не стирает и не убивает, оно запирает.