«Я делала всё, чтобы моя дочь была счастлива, но она не стала от этого ни капли счастливее»
Я утратила последнюю связь с миром, откуда я родом
Тяжело терять своего человека», — сказала она мне.
Ей хотелось знать: правила хорошего тона (вечный страх что-то упустить или сделать не так), что происходит в мире, новости, имена великих писателей, новые фильмы (хотя ходить в кино ей было некогда), названия садовых цветов. Она внимательно слушала, когда при ней говорили о том, что было ей незнакомо, — из любопытства, а еще из желания показать, что она готова учиться. Развиваться для нее в первую очередь означало узнавать новое («Свой ум надо наполнять», — говорила она), и ничего прекраснее знаний для нее не существовало. Книги — единственное, с чем она обращалась бережно; она прикасалась к ним только чистыми руками.
Она знала все хитрости, помогающие хоть немного ослабить тиски бедности. Эти знания матери веками передавали дочерям, но на мне эта цепь прерывается. Я — только архивистка.
Жить с нами означало наслаждаться материальными благами («Они прекрасно обеспечены!» — говорила она родственникам). Но при этом — не сушить полотенца на батарее в коридоре, «беречь вещи» (пластинки, хрустальные вазы), «соблюдать гигиену» (не вытирать детям носы своим носовым платком). Обнаружить, что нас не волнует то, что важно для нее — новости, преступления, несчастные случаи, хорошие отношения с соседями, постоянный страх «потревожить» кого-нибудь (мы над этим подшучивали, а ей было не до смеха). Она попала в мир, который принимал и отвергал ее одновременно. «Я здесь не к месту», — сказала она как-то со злостью.
Я больше никогда не услышу ее голос. Именно он, ее слова, руки, жесты, манера ходить и смеяться соединяли женщину, которой я стала, с ребенком, которым я была. Я утратила последнюю связь с миром, откуда я родом.
В палате стояла духота. Я заплакала. Это ведь была моя мама, та же самая, что и в моем детстве
Недавно я прочла в газете: «Отчаяние — это роскошь». Возможно, книга, которую я пишу после маминой смерти — имея для этого и время, и возможность, — тоже роскошь.
Я знала ее тело до мелочей. Я думала, что, когда вырасту, стану ею.
