Неоднократно приезжая в Москву, мой отец в приватных беседах убеждал Ольгу Александровну Аросеву, что шубу надо покупать в Кишиневе, потому что только в этом городе можно купить шубу чуть ли не задаром
врывался в дом, яростно забрасывал в самый дальний угол портфель, вызывавший у меня крайнюю степень неприязни, и с криком «Мама, я сегодня четверку получил!» улепетывал на улицу.
Вслед за мной из комнаты вылетал мамин крик:
– По какому предмету, сыночек?
– Два по арифметике и два по грамматике! – неслось от меня в сторону комнаты.
Из комнаты, совсем уже слабо, доносились отголоски маминых проклятий по этому безрадостному поводу, но мне было уже все равно. Я был на У-ЛИ-ЦЕ!
Терять же мою так долго и тщательно оберегаемую невинность с этим самодвижущимся комодом не входило в мои планы.
было бы преступным не поделиться этими достижениями с человечеством. Не со всем, конечно, человечеством, а с лучшей его частью, то есть папиными друзьями
Шлындраю по закоулкам памяти туды-сюды…
Однажды я встретил на улице знаменитого защитника Володю Ларина. Володю Ларина весь город носил на руках, а его именем одинаково бредили как взрослые дяди, так и безусые пацаны. От волнения у меня пересохло в горле. Мне очень хотелось, чтобы Ларин сказал хоть что-нибудь. Именно мне сказал. Во что бы то ни стало. Ларин стремительно приближался. В башке грохотал сумасшедший разладившийся оркестр, и, когда мы наконец поравнялись с Лариным, я испуганно выдохнул:
– Который час?
– Пошел на хер, – ответил Ларин, даже не повернув в мою сторону свою красивую, аккуратную брюнетную голову.
Два чувства боролись во мне. Первое говорило: «Ну вот ты и добился. Он с тобой поговорил. Ну и чудненько». «Чё чудненько? – возмущалось второе. – Тебя послали, а ты: „чудненько!“»
И все-таки тщеславие взяло верх. И, повстречав одноклассника, я небрежно заметил:
– А меня сейчас Ларин на хер послал.
– Да ну?! – не поверил тот. – Поклянись!
– Чтоб мне сдохнуть! – поклялся я.
Весь следующий день я был героем школы. Только и было разговоров: «Ты слышал, вчера Ларин Илюху на хер послал!» И даже не знавшие меня шестиклассники уважительно показывали на меня пальцем и говорили:
– Вот идет тот самый чувак, которого Ларин на хер послал.
Я был польщен повышенным вниманием к моей персоне. Не скрою: это приятно волновало.
Одетый в недорогой, но по-хорошему засаленный костюмчик, толстенький аппетитный конферансье произнес, лукаво подмигивая: «Писатель-сатирик Вениамин Сквирский». Зал одобрительно загудел и крякнул. Ну, во-первых, потому, что сатирик, а раз сатирик, значит, он каким-то легким намеком, неуловимой интонацией, хошь не хошь, а советскую власть уж точно обосрет. Профессия обязывает. А во-вторых, этот искушенный коварный зал сразу же почувствовал в созвучии – Вениамин Сквирский – что-то родное, свое.
Согласитесь, когда у девушки, кроме штанов, есть еще и юбка, и даже не одна, это уже внушает уважение.
тело мое демократично валялось в коридоре, и каждый мог беспрепятственно поплакать над ним и попрощаться.
