Сын знал, что мать от него ничего не скроет и — ничего, ничего не расскажет нового, старое ж проклято, а мать — мать! единственнейшее, чудеснейшее, прекраснейшее, — его мать, подвижница, каторжница и родная всей своею жизнью. И сын не ответил матери, ничего не сказал матери.
Ничего не надо бояться, надо делать, все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, а ничто — ничем и остается.
В 1861-ом году пало крепостное право. Крепостных мастеров заменили мебельные фабрики — Левинсон, Тонэт, венская мебель. Но племянники мастеров — через водку остались жить. Эти мастера теперь ничего не строят, они реставрируют старину, но они оставили все навыки и традиции своих дядей. Они одиночки, и они молчаливы. Они горды своим делом, как философы, и они любят его, как поэты. Они по прежнему живут в подвалах. Такого мастера не пошлешь на мебельную фабрику, его не заставишь отремонтировать вещь, сделанную после Николая первого. Он — антиквар, он — реставратор. Он найдет на чердаке московского дома или в сарае несожженной усадьбы стол, трельяж, диван — екатерининские, павловские, александровские — и он будет месяцами копаться над ними у себя в подвале, курить, думать, примеривать глазом, чтобы восстановить живую жизнь мертвых вещей. Он будет любить эту вещь. Чего доброго, он найдет в секретном ящике бюрца пожелтевшую связку писем. Он — реставратор, он глядит назад, во время вещей. Он обязательно чудак, и он по-чудачески продаст реставрированную вещь такому-же чудаку-собирателю, с которым при сделке он выпьет коньяку, перелитого из бутылки в екатерининский штоф и из рюмки бывшего императорского алмазного сервиза.