Я встал и медленно огляделся – вид тех узорчатых балок и затейливых окон теперь угнетал сильнее прежнего. Золотая клетка.
– Эй, Фуй! – окликнул его Макгрей. – Мой любимый говнюк!
Я поймал себя на желании похлопать его по спине – я понимал, до чего виноватым он, должно быть, себя чувствовал: не раз и не два я возлагал на него ответственность за все свои горести, но сейчас – в кои-то веки – он не имел к ним никакого отношения. Я чуть было не произнес все это вслух, но вовремя заметил, что оба мы сморщили носы от этого неловкого проявления не подобающих мужчинам чувств.
– Если назовете его Чернышом, я его не отдам, – заявила Кэролайн.
– Нетушки! Пути назад уже нет. Я буду биться за не…
Я чуть не заорал: «Он и меня вверг в невыносимо тяжелые испытания!» К примеру, нос мой до сих пор был слегка искривлен. Мне пришлось спрятать руки в карманы и вцепиться в подкладку, чтобы совладать с собой.
Из салона донесся хриплый крик, и я услышал глухие удары, с которыми падают книги, и звон разбитого стекла.
– Ну-с, приступим, – пробормотал я, когда дверь открылась.
Дворецкий, несколько побледневший, впустил меня без единого словечка.
– Так когда же ведьмы превратились в промышлявшую контрабандой и шантажом сложнейшую организацию, которую мы раскрыли в январе?
– Ты говорить-то будешь или просто притащил нас сюда, чтобы мы полюбовались на мошонку, которая у тебя вместо лица? Ты кто вообще такой, черт тебя дери?
Огромная ладонь, крепкая и затянутая в перчатку, схватила меня за шиворот, а вторая накрыла мне рот и глаза – я даже ахнуть не успел.
Вероятно, угроза неминуемой смерти стала причиной тому, что я снова стал находить во всем нечто прекрасное.
