22 июня 1941 г. Роберт вместе со всеми остальными жителями Германии узнал, что вермахт напал на Советский Союз, чтобы предотвратить неминуемое нападение большевиков. Как и большинство немцев, он, по-видимому, поверил в это. Но сама по себе потребность повторять эти доводы говорила о том, сколько эмоциональной энергии ему приходилось тратить на самооправдание.
Снова и снова дети сравнивали происходящее с захватывающим театральным представлением, непохожим ни на что, виденное ими раньше. Но если дети нередко находили в орудиях разрушения и даже в пожарах поразительную красоту, то взрослые комментировали этот аспект воздушной войны крайне редко.
В гетто дети учились подолгу, иногда по несколько дней молча и неподвижно сидеть в тесных убежищах — «малинах». Эти навыки пригодились им, чтобы прятаться в кладовках и чуланах в домах своих защитников. Чтобы не выдать себя, им пришлось научиться никак не реагировать на то, что они могли услышать, каким бы ужасным оно ни было.
Один пятилетний мальчик очень хорошо играл роль христианина, пока однажды за столом дедушка не начал рассказывать, как в дни его юности по улицам Варшавы раскатывали конные трамваи. Забыв, что этот транспорт доавтомобильной эпохи остался только в гетто, ребенок вмешался в разговор и сказал, что тоже видел конку на Заменгофской улице. После провала легенды ему пришлось переехать, чтобы соседи или профессиональные шантажисты не начали вымогать у семьи деньги
22 июня 1941 г. Роберт вместе со всеми остальными жителями Германии узнал, что вермахт напал на Советский Союз, чтобы предотвратить неминуемое нападение большевиков. Как и большинство немцев, он, по-видимому, поверил в это. Но сама по себе потребность повторять эти доводы говорила о том, сколько эмоциональной энергии ему приходилось тратить на самооправдание.
Зависть к власти, целеустремленности и хорошей одежде немцев возникала непроизвольно и неизбежно.
Оккупация показала детям, что значит страх, даже нагляднее, чем сами военные действия. И первым уроком для них стало неожиданное бессилие взрослых, которые всегда казались такими могущественными
Вероятно, родители чувствовали одновременно вину, облегчение и беспомощность, но они были слишком рассредоточены в обществе, где инвалидность их детей оставалась табуированной темой, не подлежащей обсуждению за пределами семьи. В обществе, не привыкшем к истреблению собственных граждан, от людей можно было скрыть убийство даже тысяч детей.
Как и в других вопросах политического контроля в Третьем рейхе, применение террора и запугивания отличалось одновременно жестокостью и избирательностью: его целью было не уничтожить инакомыслящих, а сломить их и вернуть в систему.
При этом юноши и девушки из исправительного заведения Брайтенау, сами ставшие жертвами социальных предрассудков, отнюдь не чувствовали солидарности с иностранцами, рядом с которыми им приходилось работать. Лизелотту Шерер разозлило то, что хозяева на одной ферме обращались с ней точно так же, как с польской работницей, — она яростно возмущалась тем, что «воспитанницу исправительного заведения, работающую бесплатно, кто-то может посчитать за подневольную работницу». Как бы низко ни пала Лизелотта, она по-прежнему причисляла себя к немецким «хозяевам».
