Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за евреями, и я молчал, я же не еврей. Потом они пришли за членами профсоюза, и я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за католиками, и я молчал, я же протестант. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать[172].
В любом преступлении есть преступник и жертва. Если вы отводите глаза, молчите, не вмешиваетесь в происходящее или сохраняете нейтралитет, это значит, что вы помогаете преступнику, а не жертве.
Да. Это был самый кошмарный эксперимент из всех проведенных до этого. Двух русских офицеров вытащили из бункера. Нам было запрещено с ними разговаривать. Их доставили на станцию примерно в 4 часа дня. Рашер приказал их раздеть, и им пришлось опуститься в резервуар с водой голыми. Проходил час, другой, и, хотя обычно переохлаждение наступало спустя минут 60, эти двое русских оставались в сознании даже два часа спустя. Все наши мольбы к Рашеру, просьбы сделать им инъекцию оставались тщетны. После трех часов в ледяной воде один русский сказал другому: «Товарищ, скажи этому офицеру, чтобы он нас пристрелил». На что тот ему ответил: «Не жди милосердия от фашистской псины».
В любом геноциде есть виновные. Есть жертвы. Есть безмолвные наблюдатели. И есть спасители.
Сыграла свою роль и намеренная отчужденность чиновничьего аппарата, поскольку она позволяла снимать с себя ответственность за любые результаты, ведь за каждый этап кровавого процесса отвечали разные люди. Один доставал оружие. Другой приобретал пули. Третий заряжал. Четвертый сгонял жертв к месту смерти. И какой-то далекий участник этой цепочки спускал курок, так в чем же их вина?
«Мы не должны ни на минуту забывать, что по протоколам судебного процесса, которым мы судим этих людей сегодня, история будет завтра судить нас самих. Подать этим подсудимым отравленную чашу – значит, поднести ее и к нашим собственным губам».
В цыганском лагере Менгеле был особенно дружелюбен, внимателен и нежен по отношению к одному мальчику. Он одевал малыша в красивую одежду, давал ему лучшую еду. Это был его любимый пленник. А в ночь ликвидации цыганского лагеря он лично отвел мальчика в газовую камеру.
Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир.
Нетрудно понять, почему основная расовая идеология нацистов в большой степени опиралась на американские идеи.
Какова степень вины безмолвного наблюдателя, безучастного к совершаемому вокруг него злу? Каждый из нас может стать спасителем, но всем ли хватит на это смелости?