Я начала писать эту книгу 23 февраля, а на следующий день закрыла ноутбук. А потом — и я уже не помню, когда и как, — снова стала писать. Я думала о светлых книгах, написанных в темные времена. И о том, что, если в твой мир летит комета, важно знать, что в нем остается что-то хорошее — как Муми-мама, которая варит кофе и печет булочки.
Я думала о светлых книгах, написанных в темные времена. И о том, что, если в твой мир летит комета, важно знать, что в нем остается что-то хорошее — как Муми-мама, которая варит кофе и печет булочки.
Скажи мне, там что — было так ужасно?
— Нет.
— Тебе было скучно?
— Нет.
— Там невкусно кормили?
— Вкусно.
— Может, были дети противные?
— Нормальные.
— А взрослые?
— Тоже.
— Тебя никто не обижал?
— Нет.
— А в чем тогда дело?
— Я хотел к тебе.
— Скажи мне, там что — было так ужасно?
— Нет.
— Тебе было скучно?
— Нет.
— Там невкусно кормили?
— Вкусно.
— Может, были дети противные?
— Нормальные.
— А взрослые?
— Тоже.
— Тебя никто не обижал?
— Нет.
— А в чем тогда дело?
— Я хотел к тебе.
Мертвые живы, пока их кто-то помнит.
Вдруг маленький лысый человечек из живота ее убьет?
P. S. Если ты решишь искать утешение, не ищи его в вине.
Я давно заметил, что во всех сложных ситуациях взрослые предлагают заварить чай. Как будто чай как-то поможет решить все проблемы.
В машине мама спросила:
— Что будем сегодня слушать — Queen или Боуи?
Я сказал, что буду слушать свою музыку, надел наушники и посмотрел в окно. По нему хлестал дождь, и стекло запотело. Я нарисовал пальцем грустный смайлик. Раньше мы с мамой все время слушали Queen и другие ее любимые группы. Теперь я вырос и стал слушать рэп. Думаю, маме это бы не понравилось, потому что там много плохих слов.
Я не заметил, как пришел в магазин, но совершенно забыл, что нужно купить. Поэтому я позвонил маме:
— Мам, я забыл, что нужно купить.
— Кабачок. Господи.
Я положил трубку, но понял, что забыл, чем кабачки отличаются от баклажанов. Пришлось звонить еще раз.
— Зеленый! Зеленый! Как можно дожить до одиннадцати лет и не знать, как выглядит кабачок!
— До десяти, — сказал я и взял то, что всегда считал баклажаном. — Одиннадцать мне будет только в марте.
