За год, проведённый на свободе, Пакс узнал, что вода всегда пахнет жизнью, которую она обтекает. Водостоки пахнут небом и листвой, которая в них нападала. Реки — мхом и серебристой форелью. Родники — корнями.
Какая из двух последних встреч далась ему тяжелее? С отцом, когда он не знал, что она последняя? Или с Паксом — когда знал?
— Лучик, значит? Пробился к тебе?
Питер кивнул.
— В окошко проскользнул. Я даже не заметил.
Какая предательская штука, память. На поверхности ничего не видно, всё внутри, но стоит зазеваться — и она вонзится остриём прямо тебе в сердце.
Есть вещи, которые нельзя просто взять и обойти стороной, сказала Джейд. Через них надо пройти. Туда, а потом обратно.
Да. Когда полюбил — боишься, подтвердил Пакс. Как у лис
А теперь представьте: я швыряю этот кувшин о стену. Мне, конечно, придётся приложить силу, это да. Но разбить и сломать может каждый. Та сила, которую я уважаю, — в создании нового. — Она поставила кувшин на стол. Повернулась к Питеру и подняла свой бокал. — А ещё больше я уважаю тех, кто берётся возрождать старое.
Питер притиснул кулак к груди, воображая, что его сердце и правда камень. И пусть. Пусть станет скалой.
И тут Питера поразила одна мысль, от которой он даже вздрогнул. Он — свободен! Да, он потерял всех, кого любил в жизни, — маму, отца, своего лиса. Но теперь, когда он потерял всех и всё, больше ему уже нечего терять.
Пакс перекатился на спину, чтобы она не упала, и тогда она опрокинулась прямо туда, где у него сердце, — словно отыскать это место было целью всей её жизни, — разметав четыре лапки и хвост во все стороны. И тут же уснула.
Пакс не двигался.
Такая серая пушинка на его груди, почти невесомая, но он лежал под ней распластанный, прижатый к земле, как будто его придавило тем большим валуном.
Он сделает для неё всё — всё, что ей будет нужно.
