Сила романтического опыта определила во многом даже характер эксперимента Рембо — сотворение нового, новой поэзии путем создания новой, необыкновенной, исключительной личности («стать великим больным, великим преступником, великим проклятым»).
Путь «ясновидца» — хождение по немыслимым, невыносимым мукам, нисхождение в ад, где нет снисхождения, немыслимо прощение. И одновременно это высокий порыв, опьянение истиной, поиск совершенства. «Пора в аду» пропитана безмерной горечью, отчаянием от несостоявшегося и несбыточного. Но «я» преисполнено гордыней; ведь только что оно было всесильным Творцом в мире «озарений», и оно все еще ощущает в себе силы безмерные. «Я» — своего рода Прометей, прикованный к скале своего поражения, своей гибели. Он во гневе — и в сознании своего бессилия.
Он жил, конечно, в обществе, но мечтал о свободе — вот он и обрел ее, приведя поэзию в соответствие со своей вызывающей, демонстративной асоциальностью. Лик общества, прoклятого Рембо в стихотворении «О сердце, что нам кровь…», почти совершенно исчезает из его стихов. Поэт уничтожает презренную социальную практику — во всех ее видах — брезгливым о ней умолчанием.