— Может, ты и прав, — оборвала меня она. — Мы придерживаем людей до того момента, когда они нам понадобятся, — чтобы они нас поддержали, а не потому, что они нам нужны
не не пришло в голову, что человек, ворвавшийся в вашу жизнь, с той же легкостью способен вырваться и обратно, когда захочет
я действительно был счастлив в тот самый вечер, когда некто ворвался в мою жизнь, притащив за собой аромат апрельских цветов в самой середине зимнего месяца.
— Ты знакомый Ганса, да? — спросила она.
— А как ты догадалась?
— Ты не поешь. Я не пою. — Увидев, что до меня не дошло, она пояснила: — Знакомые Ганса не поют. Поют только знакомые Гретхен. — Она вытерла губы салфеткой, словно заглушая последние трепетания интимной шутки, которой не собирается делиться, но брызги которой обязательно должны до вас долететь. — Вот так все просто, — добавила она, совсем уж без всякой деликатности указывая на гостей, сгрудившихся у пианино, — толпа вдохновенно голосила, подтягивая певцу с горловым голосом.
Приходи сюда сколько хочешь, приходи после крушения каждой надежды, и я исцелю тебя, исправлю, подарю что-то доброе на память — только приходи, чтобы побыть со мной, и я стану для тебя подобием любви.
«Я — Клара», произнесенное мельком, точно констатация совершенно самоочевидного факта, будто я давно в курсе или должен быть в курсе — и теперь, увидев, что я ее не признал или делаю вид, что не признал, она пытается помочь мне бросить притворство, привязать лицо к имени, которое наверняка упоминали при мне уже много раз
Суть искусства в одном: прямой разговор с Богом на Его языке, в надежде, что Он слушает.
кто надолго не остается один, любит оставаться один
как мы томимся по человеку, о котором знаем: никогда больше нам не дано его встретить или встретить на тех же условиях, и все же томимся непреклонно, потому что это томление и делает тебя — тобой, делает тебя лучше, чем ты есть, потому что томление заполняет сердце.
Или у меня были другие дела…
В четыре часа утра?
У меня есть свои секреты.
Даже от меня?
Особенно от тебя.
