Называй несогласных гуками или ниггерами, жидами или гринго, лягушатниками или макаронниками – как угодно, лишь бы прозвище лишало их человечности. В этом и заключается главный смысл. Если добьешься этого, то сможешь посылать детишек на другой конец света убивать там других таких же детишек. Или пусть делают то же самое дома.
нельзя отбирать у человека все. Что-то должно остаться. Какая-нибудь крошка. Золотая рыбка. Что-то, за чем можно ухаживать. Для чего можно жить. Ведь если ничего этого не будет, то зачем, Бога ради, тогда бороться?
Ну да, в двенадцать кажется, что быть сорокалетним – это стоять одной ногой у Бога в приемной, но на самом деле нет никакой разницы, двенадцать тебе, двадцать один или тридцать три. Мэри Пэт чувствует себя на все эти возрасты сразу, но не стареет, нет. Только не сердцем. Только не душой.
Бедняки часто срываются на других бедняках. Раса тут ни при чем. Это богачи стравливают нас, будто собак, и, пока мы грыземся за объедки, незаметно обчищают стол
Когда ты все потерял, это не закат, а скорее взрыв атомной бомбы. И ты теперь часть ядерного гриба – разорванный на тысячи крошечных кусочков и разбросанный в тысячу разных сторон.
В голову приходит мысль, что противоположность ненависти – это не любовь, а надежда. Ведь любовь накапливается с годами, а надежда выныривает из-за угла, когда ты ее даже не ищешь.
– Вот несчастные придурки… Какая разница, отобьете вы свою долбаную школу от ниггеров или нет? Вы по-любому проиграли. Тюрбаноголовые уже всё решили: хер вам, а не нефть, будете ходить пешком, пока мы не возобновим поставки. А вы и дальше воюйте с ниггерами, такими же нищими и угнетенными, как вы, и называйте это борьбой за правое дело.
Бедны они оттого, что количество добра в мире ограничено и им его просто-напросто не досталось. Если добро не падает на тебя с неба, не находит тебя в поисках, к кому бы прицепиться, – ни хрена ты с этим не сделаешь. Людей в мире очень много, а на всех добра не хватает, так что ты либо оказываешься в нужном месте в нужное время – ни секундой раньше ни секундой позже, – либо всё, поезд ушел. И тогда…
не знает, для чего живет, и никогда не знал. Он не знает, куда идет, и никогда не знал. Глубоко внутри он чувствует себя младенцем, которого аист сбросил в дымоход, и он летит, летит… А все, что видят окружающие, – это не более чем маска.
