Еще несколько дней прошло спокойно, если не считать того, что приезжали милиция и пожарные с лестницей, чтобы снять с дворового тополя довольно высоко забравшегося и при этом полностью обнаженного военного пенсионера Павла Гавриловича из углового дома. Павел Гаврилович кричал, что опять видел над нашим двором НЛО, и что теперь жизни никому не будет, плакал и ругал Гагарина.
— Полез куда не надо, раздразнил их духом советским! Им человек что сервелат сырокопченый пахнет! — причитал Павел Гаврилович. — В аду за это ваш Юра на сковородке жарится, на веки вечные!
По содержанию криков пожарные догадались, что Павел Гаврилович голодный, и приманили его бутербродом.
Еще несколько дней прошло спокойно, если не считать того, что приезжали милиция и пожарные с лестницей, чтобы снять с дворового тополя довольно высоко забравшегося и при этом полностью обнаженного военного пенсионера Павла Гавриловича из углового дома. Павел Гаврилович кричал, что опять видел над нашим двором НЛО, и что теперь жизни никому не будет, плакал и ругал Гагарина.
— Яблоки они, может, и съели уже, а утку отдадим…
ь голодными и пребывали в отличном настроении. У Маргоши само собой прошло косоглазие, у Сени больше ни разу не было астматических приступов, а Настя, которая до впадения в необъяснимую летаргию довольно сильно заикалась, стала тараторить скороговорки лучше всех в классе.
Игрушки и искалеченные трупики перестали появляться у нас во дворе, но Рем Наумович еще долго не решался поставить лесенку для Барсика обратно и выпустить кота на прогулку.
Павлу Гавриловичу возражали, что другие-то вроде бы никого не потрошили, а взаимодействовали с живыми организмами иными способами и просто хотели забрать Опарыша, всячески намекая на то, что их собрат повредился — умом, телом ли, неважно, поди пойми это по их картинкам.
И он скорее поверит в агента инопланетной цивилизации, который, попав в лапы отечественной медицины, сошел с ума, забомжевал и с горя начал потрошить крыс, чем в то, что, к примеру, найденные в подвале барака кости, полтергейст и его, Рема Наумовича, персональный туалет были как-то связаны между собой.
Столб яркого света упал сверху прямо на Опарыша, окружил его серебристо-белым сиянием. И, неловко вытянувшись по швам, бездомный начал видоизменяться. Его голая большая голова, из-за размеров которой самые наблюдательные и образованные подозревали у Опарыша легкую форму врожденной гидроцефалии, совсем раздулась пузырем, удлинились тощие конечности, потемнели и разлились лишенными зрачков лужицами темной слизи дикие круглые глаза. Спустя несколько секунд Опарыш уже ничем не отличался от своих собратьев, заявившихся к Досифее в гости, только на его землисто-бледной коже то тут, то там виднелись шрамы и грубые швы.
Опарыша она звала, нашего бездомного, пришедшего во двор за пару месяцев до того, как начали появляться игрушки.
— Его вам отдать? — ответные образы давались Досифее с трудом, выходили похожими на детские каракули, но она очень старалась и ее, кажется, худо-бедно понимали. — Юродивого? Он-то в чем провинился?
Мелькнула перед глазами из ее же воспоминаний составленная картинка с изуродованными звериными трупиками.
— Так это он делает? Почему?..
И Досифея в который уже раз увидела безмолвно бьющееся на столе головастое тело.
— Отдайте его нам.
— Отдайте его нам, — раздался у Досифеи в голове бесстрастный детский голос. — Он пришел недавно. Покажите, где он.
Тогда гости показали Досифее, как кого-то из них, тоже тощего и головастого, режут на операционном столе. Целая толпа людей в белых халатах сгрудилась вокруг него, возбужденно галдя, в воздухе стоял запах жженой кости — Досифея даже ощутила его во рту, точно ей сверлили зуб, — а головастый молча извивался и корчился. Его левый огромный глаз лежал в эмалированной ванночке рядом со столом, а глазница была наполовину заполнена прозрачной слизью.