силы, природной или надприродной (иррациональный элемент);
— возможность использования этой силы в благих или дурных целях;
— присутствие в возможном мире художественно переосмысленных мифологических и фольклорных персонажей и собирательных образов;
— глобализация сюжетного конфликта в противостоянии абсолютного Добра и абсолютного Зла;
— романтизация поступков и эмоций.
условно-средневековая пространственно-временная картина возможного мира;
— квази-феодальная организация социума;
— наличие в возможном мире некой сверхъестественной
средневековая картина мира в пространстве и во времени;
— средневековая структура «тонкого» мира (наличие чудесного / иррационального);
— средневековое / посттехнологическое взаимодействие объектного и «тонкого» миров (магия / техномагия);
образ реальности», как «производство воспринимаемых без напряжения художественных образов с целью получения максимальной прибыли» и т. д.
показывает, что общеизвестность означаемого в этом случае — фикция: массовая культура трактуется весьма разнообразно — как «культурная продукция, ориентированная на среднего потребителя», как «канал трансляции социально значимой информации», как «семиотический
Что касается художественной прозы, то с 1920-х по середину 1930-х годов все литературные произведения, в которых присутствует славянский метасюжет в различных вариациях, — это произведения эмигрантской литературы: «Пугачев-победитель» (1924) М. К. Первухина, «Царь Берендей» С. Р. Минцлова (1923), «Глаголят стяги…» (1929) И. Ф. Наживина, «На берегах Ярыни» (1930) и «Славянские боги» (1936) А. А. Кондратьева были написаны и опубликованы за рубежом[18].
Так, М. А. Волошин в цикле «Пути России» (1917–1921) вновь и вновь использует «националистические» семемы, «укоренившиеся» в культуре, — это и «Китеж»[13] (о котором подробнее чуть ниже), и «Святая [Киевская] Русь», и «третий Рим», и «Дикое Поле», и «Славия» (в разнообразии интерпретаций: «славянством затаенный огонь», «Славия есть слава», «распутье сказочных дорог» и пр.); в «Заклятье о русской земле» из цикла «Возношения» (1923) образность славянского метасюжета подкрепляется имитацией фольклорной стилистики:
