Любовь – ты отдаешь то, что дано тебе Богом, благодарность – ты отражаешь свет, идущий от окружающих. Даже слабый свет можно отражать.
В Сереже Катька разобраться не успела – он проводил ее всего только раз. Едва она нажала на ручку двери, как поняла, что кто-то подпирает ее изнутри. – Не годится! – сказала бабушка в скважину.
В груди жгло и саднило от ощущения, что все это – уже ушло, осталось в прошлом. Что, даже оставив эти вещи, она не остановит время, не обернет его вспять.
Могу поручиться, что он единственный парень, который осваивает колдовство с учителем не-магом. Я учу его, как травмированный тренер учит фигурному катанию – крик с трибуны и объяснения на пальцах.
Боже, за что на меня ополчилось мирозданье? Сначала мы с Макаром устроили здесь осень, а теперь – подобие атомного взрыва. Я вроде росла послушной девочкой – как же воином апокалипсиса-то стала?
Бывают же люди, – думал я уже по дороге домой, в Москву, жуя сочный спелый плод. – Что усач, что бабушка его, что зэк этот… Вдохновляющие… Редкие фрукты»
Нашла время! – проворчал Максим Георгиевич, переставляя ее на подоконник – поближе к скудному зимнему свету
Ох уж эти терзания порядочного человека, которые мешают спокойно совершать непорядочные поступки.
– «Вдовец, 74 года. Был женат 5 раз. 4 раза неудачно, а пятый раз – со смертельным исходом». Кхех
мол, это галлюцинации, такое бывает после инсульта. Но бабушка-то у меня сама врачом была. Начальник медсанчасти тюрьмы в Двубратском. Всю жизнь там отпахала, зэкам болячки залечивала.
Представляете? Худенькая такая, роста метр шестьдесят, как пуговка. И с матерыми зэками. Убийцами, ворами, насильниками. Всю жизнь… И знаете что? Бабушка никого никогда не осуждала. Не обвиняла. «Какой бы ни был, а человек!» – так говорила. Всем помогать надо. Братки ее «матерью родной» звали, так она за ними ухаживала. Представляете?
Так вот, бабушка, как про эти бананы услышала, так, не
