Перед сейдом стоял Волков в спадающем с плеч маньяке[7] из волчьих шкур; поза у него была такая, будто он пытается приподнять небосвод — неудобный и очень тяжёлый.
В общем, объяснить ей что-то было трудно, а заинтересовать чем-то — просто невозможно. Лиля была самодостаточна в своём коконе. Лиля была бесподобна в том, что умела. Лиля не нуждалась во внешнем подтверждении своей уникальности. И всё это — безотносительно меня, равно как и всего остального человечества. Человечеситво могло в одночасье сгинуть — Лиля бы этого не заметила и ничего от этого не потеряла.
Лиля была аутисткой — не такой, как в кино, где это всегда капризные гениальные дети, которые не могут добиться понимания у безжалостного и слишком быстрого мира взрослых, — а нормальная сельская аутистка с запасом в сорок слов, приспособленная чистить свинарник или собирать грибы; правда, то, что она умела, она делала хорошо. Я посмотрел, как она чистит. Я бы так не смог.
