Выходя замуж, женщина меняет внимание многих на невнимание одного.
Любовь ослепляет, а слепого так легко обокрасть!
господин, идите за мной. Воды уже наносили в кадку. А то
– А вот граф Ансельм никогда не воздерживается, – сообщила она. – И в графстве он самый сильный боец.
– У него очень маленькое графство, – обронил я небрежно, хотя шерсть сразу вздыбилась при одном упоминании, что рядом самец, которого считают, видите ли, сильным. – А я… из другого графства. И правила у нас, увы, другие. Так что давайте пару кувшинов холодной воды… самой холодной, какую найдете.
Пары кувшинов ледяной воды из колодца оказалось мало, девушки хихикали и делали вид, что отворачиваются и совсем-совсем не смотрят, когда я поднялся, все еще так и не остывший, хотя старательно вызывал в уме образы, как меня распинала на стене леди Элинор или как свалил и пробежал по мне лесной кабан, наступив острым копытом на причинное место.
В довершение моей муки они старательно промакивали меня широкими полотенцами, убирали даже намек на влагу, так что я как можно быстрее натянул штаны, застегнул пояс и лишь тогда ощутил свою добродетель в относительной безопасности.
В коридоре меня дожидалась немолодая служанка, коротко поклонилась и попросила следовать за ней. Я думал, отведет в гостевые апартаменты, однако вскоре вошли в зал, где леди Беатриса распределяла работу между пряхами. Она с живостью повернулась ко мне, взгляд удивительных глаз пробежал по мне, я ощутил себя счастливым, словно прошел тетрис на девятой скорости.
– Если бы мужчины понимали, как им идет быть вымытыми!
– Если так будут мыть, – ответил я, – согласен на купание трижды в день.
Она улыбнулась, светский обмен любезностями, затем некоторое смущение промелькнуло по ее лицу, она пару раз взглянула на меня быстро, словно не решаясь, говорить или нет, наконец молвила как можно небрежнее:
– Кстати, сэр Светлый… вам отвели едва ли не лучшую комнату во всем замке…
Я поклонился.
– Да, я знаю, что я самый замечательный, так что вы не стесняйтесь, говорите.
Она чуть поморщилась.
– Сэр Светлый, обычно та башня закрыта. Но сейчас у нас много гостей, мы просто вынуждены открыть ее. Там хорошо и уютно, к вам только одна просьба…
– Слушаю вас со всем вниманием и прочими соответствующими чувствами, – сказал я куртуазно.
Она заслуживает лучшего. Она заслуживает большего! Я не могу дать ей то, что сделает ее счастливой, а несчастной оставить ее не хочу
Я почти силой подвел ее к дереву. Она было заупрямилась, я взял ее на руки, до чего же нежное тело, созданное для ласк, объятий, поцелуев. Она в испуге было обвила мою шею руками, прижавшись полной грудью чуть ли не к моему лицу. Я застыл, не в состоянии выпустить ее из рук, оставить на дереве, остро кольнула жалость, что не могу упрятать в себя вовнутрь, чтобы жила в моей грудной клетке в абсолютной безопасности
Помню, раньше таких слюнтяев называли в литературном эквиваленте вагинострадателями, их презирали, ибо мужчина должен быть тверд, как гранит, прям, как луч лазера, и нечувствителен к окружающей среде, аки адамант, он же алмаз, по-нашему
Беатриса, вы в меня уже влюбились?
Она скривилась, будто хлебнула уксуса, да еще и в говно вступила,
Вообще-то я не люблю убивать бедных зверей. Это же не люди, которых всегда есть за что.
говорят, франки дерутся еще лучше, а главное – красивее. На них смотреть, как на танец. Франк, даже сраженный, умирает красиво, не матерясь, а со словами, обращенными либо к Богу, либо…
– К бабе, – догадался я.
– Не к бабе, – поправил сэр Растер строго и вытер масляный рот тыльной стороной ладони, – а к женщине. Кто за баб станет сражаться?
– Да, за баб не стоит, – согласился я, – а женщин так мало
