Есть люди, есть нелюди. Твари, двигающиеся сквозь мир лишь попущением Божьим, шлак, ходячие язвы. Отсеки их, чтобы не повредили они малым сим.
Все просто, говорил Гомер. Есть люди, а есть нехорошие люди, помеченные тьмой, соблазняющие малых сих. Имя им легион, грешники, падшие черные овцы, из-за них все и началось. Узнать черную овцу легко, узнай ее по делам ее. И да будет тверда твоя рука, вырежь ее из стада, ибо если будешь мягок и пустишь в сердце свое ложное добро, скоро и остальные овцы покроются паршой, и вынужден ты будешь забить их всех.
– Сиди здесь, – приказал я Ною. – Не высовывайся, если я только не подам знак. Ясно?
– Ясно. А почему не высовываться?
– Потому что я знак не подал! – прошипел я. – Все.
И вдруг я услышал свист. Вернее, присвист, возможно сопение. Кто-то сопел. Я не люблю всяких сопел, как-то раз у нас завелось такое сопело. Сопело – сопело, Гомеру это надоело, он снарядил четырехстволку и одним вечером выстрелил.
В живых остается спокойный
Человек должен подниматься на высоту, просто обязан, чтобы человеком оставаться.
– Человек не птица, – возразил я.
– Человек – не червь. И не свинота. И не труп. Человек должен смотреть вверх. Если человек не смотрит вверх, он становится… Мертвецом.
Гомер говорил, что человеку вообще не стоит думать до двадцати пяти лет, кто думает до двадцати пяти – тот до двадцати пяти не доживает.
Но мне не хотелось думать. Иногда думать вредно. Многие, кто думал слишком часто, теперь уже ни о чем не думают.
Девчонка возвращается домой, а там все умерли. Бамц.
Тропарь Четыре, смерть бежала по дорожке, подвернула свои ножки…
Кто о чем, Рыбинск о корюшке.
