Раба любви или влюбчивая ворона
Ах, париж, париж. Вообще, это я очень удачно взялась за бальзака. А то нашенская и английская с вкраплениями остальной иностранной классической литературы как-то слегонца ввергли меня в пучину нравственности, кто виноват, и что делать, и все такое. Да так основательно ввергли, что я и подзабыла, ведь женщины и мужчины могут быть так прекрасны, что все остальные обыватели (не такие восхитительные) падают к их ножкам, и готовы отдать движимое и недвижимое добро вплоть до самой жизни за невинный поцелуй или там белокурый локон. И герои могут пожертвовать всем ради любви, неодобряемой обществом, и успеха в высшем свете и роковым образом погибнуть не в моральное назидание читателям, а просто потому что любовь или так сложились роковые обстоятельства. Ах, париж, париж. Нда. Так вот.
Пансион вдовы воке. Так себе конторка, но в принципе очень даже красноречивое жилище, описанное бальзаком во всех красках. И кто там только не проживает. Те, у кого все впереди, те, у кого все позади, и всяческие рабы любви. Рабов нежных чувств там много. Кто-то любит денежки, кто-то мечтает покорить высший свет, кто-то обожает пострадать или, напротив, помучить. Но более всего пришлись мне по сердцу двое рабов нежных чувств.
Первый, конечно же, папаша горио. Я и с самого начала не особо прониклась к нему сочувствием, читая, как именно он нажил богатство, которое после спустил на своих неблагодарных дочурок.
Впрочем, как он их растил и воспитывал? Да никак. Распустил, избаловал и искалечил во всех смыслах. И после замужества терпел от них любые унижения и бесконечно залезал в карман по их первому свисту. Это все, конечно, не отменяет исключительного свинства дочерей.
Но, черт возьми, их папаша - натуральный жуткий монстр. Очень показательна сцена на квартире, которую он снял для младшей замужней! дочери и растиньяка (молодого аристократа, приехавшего в столицы учиться, но увлеченного вихрем светской жизни). Папаша горио прилипает к дочери, чуть не вылизывает ей пятки, как пес, не давая парочке уединиться. Можно было бы предположить, он так радуется оттого, что впервые за десять лет находится рядом с дочерью. Да щас. Дочери постоянно посещали его, вытягивая монету. И дельфина жалуется эжену, что вот так папаша ведет себя всегда. Эта назойливость, прилипчивость, мягко говоря, не очень нормальна.
И когда он умирает на руках растиньяка и его приятеля студента-медика, лично я увидела не только черную неблагодарность дочерей. В какой-то момент бесконечно ждущий прихода своих чад папаша горио взывает к властям, требует подключить полицию и вишенка на торте родительской любви - заявляет, что дочери, МОИ. Можно представить, в каком кошмаре удушающей любви жили бедные девочки после смерти матери, и с какой радостью они убегали замуж (могло быть хуже, этот маньяк мог и не отпустить их), и почему они приходили к нему только за деньгами.
Короче, все очень неоднозначно со святыми родительскими чувствами. Но растиньяк здесь просто выше всяких похвал. Правда печальная участь папаши горио не отвратила его от желания разбогатеть, воцариться в высшем свете, то есть завоевать париж. Что-то станется дальше с его добротой и состраданием.
Номер два. Вотрен. Вообще, когда я поняла, что к чему с этим типом, то очень развеселилась. Чувак весь такой прожженный каторжник и вообще головища в преступном французском мире, а вот поди ж ты, тоже раба любви. Но любит он, причем, заметим, совершенно бескорыстно и платонически... Внимание. А любим мы красивых юношей. Чтобы, значит, буйно завивались кудри, волновался стройный стан, сладостно сверкали глазки и прелестно розовели ланиты.
"- Вы молодой человек, красивый, щепетильный, гордый, как лев, и нежный, как юная девица. Для черта прекрасная добыча! Люблю в молодом человеке такие свойства."
Короче, у растиньяка не было никаких шансов отвертеться от причинения ему счастья и устройства его судьбы. Потому что нельзя быть красивым таким, так-то вот. Причем, ничто, вот просто ничто не остановит поток благодеяний вплоть до страшных преступлений во имя любви через выгодный брак с богатой наследницей, если юношу назначили кумиром и божеством.
"Я разрешаю вам презирать меня уже с нынешнего дня, будучи уверен, что потом вы станете меня любить."
Ибо...
"Но я люблю вас. У меня страсть жертвовать собой другому человеку."
Вообще, я считаю, что это намного круче, чем чувства папаши горио. Тот-то свою родную кровь пестовал, в отличие от вотрена. Ибо...
"Я глубоко заглянул в жизнь и признаю только одно подлинное чувство: взаимную дружбу двух мужчин."
Короче, ни черта растиньяк не отвертелся бы...
"Но если человек похож на вас, он - бог; это уже не механизм, покрытый кожей, но театр, где действуют лучшие чувства, а я живу только чувствами."
... кабы не роковые обстоятельства в виде доноса на вотрена и последующего ареста.
И тогда я с интересом прочитала, насколько в пансионе воке, а это мини-картина всех слоев французского общества, с презрением относятся и к полиции, и к фискалам, то есть по сути, к институту власти.
Вот какой-нибудь старина диккенс никогда бы так не припечатал полицейский орган. Хотя по ходу все прогрессивные стариканы-классики клеймили разожравшихся богачей и гнилые нравы высшего общества. Но если, к примеру, англичане чопорно писали о нравственности, возмездии во имя морали и неизбежном наказании за порок, то у того же бальзака - прекрасная парижанка из высшего общества - это верховная власть, выше государственной или церковной. И когда герой или героиня гибнут в пучинах страсти, то о моралях там вспоминается в последнюю очередь, если вообще вспоминается. Любовь, любовь превыше всего. То есть, ах, париж, париж...
