— Вот этот самый Бодрийяр, — объяснил я Голубю, потому что Хи, которого он ласково поддерживал под руку, вдруг сделался совсем невменяем, — утверждает, что с болезнями тоже уже все понятно. Они наглядны в избыточности своего ожирения, но мы ничего не можем с этим сделать. С одной стороны, все прозрачно, реально до тошноты, а, с другой, мы все равно еще меньше понимаем про смысл. Он говорит, ответом на всю эту тошноту может быть только ирония, он прав, вероятно, но где же ее столько взять?