можно ли сказать, что писатель оставляет после себя что-то вроде «не-биологического потомства», представленного теми, кого он очаровал, вдохновил и, скажем так, оплодотворил? Похоже, что и здесь обстоит примерно так же, как и в случае с этнограммами: по отношению к некоторым писателям подобное сравнение работает, то есть обнаруживает определенный смысл[1]. Безусловно, осуществляется «перенос влияния» вплоть до творческого оплодотворения и появления нового собственного текста[2], так что наследование проходит как минимум по двум линиям — по линии самовозрастающего логоса (пополнения тезауруса текстов) и по линии воспроизводства впечатленных читателей. От Гомера и до Борхеса мы можем проследить преемственность по обеим линиям. В череде поколений сохраняют присутствие, конечно, не «гены» писателя, но некие элементы его творческого инобытия, среди них, пожалуй, и «мемы», но не только они.