«Вам <…> давно уже воздух переменить надо. <…> Станьте солнцем! – говорит Порфирий Петрович тройному убийце. – Станьте солнцем, вас все и увидят!» Какое солнце из Раскольникова? Но с этого момента в русской литературе начинаются две страшные тенденции. Одна – оправдание преступлений, потому что преступник глубже, он отверг этот мир, он преступил, ему открылся Бог. И вторая – оправдание блуда. После Достоевского вся русская литература не просто начинает обожествлять проституток, но видит в них еще и жертвенное начало. И этот мотив присутствует и в «Двенадцати» у Блока, где Катька-проститутка становится символом вечной женственности, и в «Докторе Живаго», где Магдалина выступает единственной избранницей Христа: «Слишком многим руки для объятья / Ты раскинешь по концам креста». Обожествление преступления после Достоевского становится законом, страдание – единственной школой жизни. Вот это и есть мораль Достоевского, которую он противопоставляет подлой мещанской морали.