Он подумал, что в его жизни всегда были только эти два цвета. Черный фрак – белая манишка, черный зал – белая сцена, черный рояль – белое платье аккомпаниаторши. Черный памятник Филизуга – белая кожа Ванессы. Последнее сочетание его мучило, раздражало, разрывало на части. Он был виноват перед своим учителем и перед этой французской девочкой. Они оба так жаждали напиться им, что он вынужден был выводить краник из своей аорты и, задыхаясь, питать их самим собою, нарезать кусочками свое тело и, корчась от боли, кормить их с ложечки: соответствовать их вкусам, ожиданиям, подчиняться, привыкать, зависеть, страдать угрызениями совести. Не отдавать себя было невозможно: без этого они увядали, умирали, бесконечно укоряя его и умоляя.