любишь — оставь это в единственном числе, мы могли бы сказать в незаменимом буквализме произносимого, если бы речь шла о поэзии, а не только о поэтическом вообще. Но наше стихотворение не умещается в именах или даже в словах. Прежде всего, оно брошено на дороги и поля и то, что за пределами любого языка, даже если иной раз возвращаются в язык, когда сворачивается, съеживается, уходит в себя более чем когда-либо подвергаясь опасности в своем уходе: воображая, что защищает себя, оно теряет себя. Буквально: ты хотел бы запечатлеть в сердце своем совершенно уникальную форму, событие, чья неприкосновенная исключительность не отделяет идеальный смысл, как говорится, от тела буквы.