Во время войны мы вернулись к литературе революционного романтизма. Один из его планов — сентиментальность. Поскольку дело касалось войны — это была литература искренняя. Литература, обслуживающая непосредственную потребность жизни. Литература, не возвращавшаяся к жизни ради ее нравственного преображения. Это была литература преднравственности. Но поскольку вопрос касался смерти, в ней было порой нечто жгучее и возбуждающее. Она несомненно влияла на «исполнение жизни», но ничего не давала для понимания.