Хэл легкомысленно махнул рукой. Он чувствовал себя так, словно в жилах текла не кровь, а расплавленная сталь, словно он мог идти босиком по раскаленным углям.

— Да кто меня узнает, я во Вьене вообще не бываю, — но послушно набросил на голову капюшон и, плотно прижав ткань к щекам, повернулся к Эдварду, — смотри, я Робин Гуд! Я граблю богатых и отдаю их бедным!

Эдвард прыснул.

— Кого, богатых?

Но Хэла уже опять несло, только теперь на волне нестерпимого счастья; он подхватил с мостовой какую-то деревяшку и, уперев ее в грудь Эдварда, точно меч, преградил ему дорогу.

— Стой и не шевелись, путник! — торжественно произнес он. — Немедленно признавайся, ты богатый или бедный?

Глаза Эдварда весело блестели, щеки потемнели от румянца, но он с неожиданной серьезностью произнес:

— Я богатый.

— Ах так! Тогда немедленно отдавай богатство, или смерть тебе! — Хэл свирепо сдвинул брови, хотя внутри все дрожало от еле сдерживаемого смеха.

— Не отдам! — Эдвард гордо вскинул голову и неожиданно улыбнулся чуть ли не до ушей. Хэл еще ни разу не видел у него подобной улыбки, она была словно солнце, брызнувшее в разрыв между туч. — Забрать мое богатство никому не под силу.

— Никому? — поддержал игру Хэл, хотя во рту у него вдруг пересохло, и он невольно опустил руку с импровизированным мечом.

Эдвард стоял перед ним, под быстро светлеющим небом, глаза его сияли, и весь город, полный людей, ненавидящих его, словно отодвинулся куда-то в неизмеримую даль.

Остались только они вдвоем.

— Никому. Ни одному человеку, — уверенно подтвердил Эдвард. Улыбка его стала слегка смущенной, но он все так же решительно закончил: — Потому что мы — это мы.

— Мы — это мы! — негромко повторил Хэл, задыхаясь от волнения.

И тут старческий голос откуда-то сверху проскрипел:

— А ну пошли вон, оглоеды! Спать дайте!

Глаза Эдварда смешно округлились, он захлопнул ладонью рот и, махнув Хэлу, помчался вниз по улице к воротам.

Хэл, давясь от смеха, последовал за ним.