Некоторые видения, которые он считал навечно стертыми из памяти, опять ползли по нему — беспокойные, смутные и раздражающие, с пепельным запахом катастрофы, словно его жуткая участь не забыла о нем, лишенном личности, чье существование очерчивалось только в таком объеме, какой был заметен окружающим.