С изумлением Чаплыгин обнаружил, наконец, что его поражение не служило чьим-нибудь личным меркантильным целям, а совершилось, по сути, ради торжества тех самых ничтожных, всегда им презираемых гуманизма и справедливости! Он сопротивлялся неизбежному выводу из происшедшего, отказывался принимать его. В растерянности он называл силу, его сломившую, не тем, чем она являлась, а поочерёдно — ошибкой, всеобщим заговором, лицемерием — но сам себе не верил.