ещё училась в школе, шла вечером переночевать у дедушки: он жил не в самом хорошем районе, там бывало неспокойно. Я шла дворами, была зима, такой тёмный вечер, и небольшая метель. У школы, на баскетбольной площадке, зажали к забору и били какого-то парня. Было плохо видно из-за снега. Его ударили в живот, а потом по спине, и он упал и хотел пнуть одного из ребят, которые его прессовали, под колено, но промахнулся, и из-под его ботинка только разлетелось немного снега. Его несколько раз ударили ногами и один за другим побежали оттуда за гаражи. Я смотрела, как он лежит. Я понимала, что нужно подойти и спросить, всё ли в порядке. Просто спросить, это же ни к чему меня не обязывает. Парень медленно поднялся. Думаю, он меня заметил. Мы постояли немного, он на одном конце двора, а я на другом. Он смотрел на меня, хотя снег стал сильнее: я потом успокаивала себя тем, что он меня, может быть, и не видел.
Я развернулась и обошла дом с другой стороны. Я оставила его одного, потому что я трусиха. Мир от этого не рухнул. Никто ведь не умер. Это не было вопросом жизни и смерти. Это было всего лишь вопросом о том, кто мы такие друг другу. И я не сделала ничего плохого: потому что правда в том, что я его даже не знала. Что это нормально, не хотеть впускать в свою жизнь насилие. Говорят, туда вообще не нужно впускать ничего, что может её омрачить. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Преступники и неудачники должны жить отдельно, и мир будет лучше. Может быть, после смерти я попаду во двор, где парень будет снова и снова падать на снег и снег станет идти всё сильнее. Мы никогда не заговорим: он будет смотреть на меня, а я буду делать вид, что ничего не видела. Это и есть изоляция. Я виновата в том, что она работает, я виновата в том, что происходит вокруг. Я боюсь того дня, когда об этом кто-нибудь узнает. Так что да, мне бы хотелось быть сильной