Все рушится, а Татьяна Гнедич строчит и переплетает сонеты, заключает руины в корсеты и корсажи строф с опоясывающей рифмовкой. Тут, собственно, и происходит то самое Возвышенное: видение ужасного как прекрасного, невозможность оторвать глаза от ужасного, влечение к нему.

Но в процессе такого перестраивания происходит обезболивание: все эти октавы, сонеты, безупречные здания безупречного города не знают боли — и таким образом не дают знать ее пишущей.