Длинный подол, опушённый дорогим мехом, мешал ходу на лапках. Всё же Змеда кое-как приспособилась, через десяток шагов даже возмогла смотреть не только под ноги. Кругом шли поезжане. Возчики, работники, стряпки, опасные воины... Прислушавшись к пискливой стайке чуть не плачущих комнатных девок, Змеда кое-что поняла.

Дорожный люд делился на две неравные части.

Одни, подобно самой Змеде, считали едва ли не мгновения, оставшиеся до тепла и надёжности Шегардая. Они шли об руку со смертью, остро чувствуя её близость. «Рассвело — я живой. Смерклось — я всё живой. Надолго ли?..»

Другим некогда было спохватываться о сроке, отвоёванном у неминучей погибели. Эти люди не выживали, они привычно жили среди мороза и снега, в сумраке бесконечной зимы. Может, однажды зима окажется сильнее. И что теперь, без конца о том плакать? Вечной жизни всё равно никому не сулили...

Змеда всё решительней приминала снег плетёными лапками, в душе царила непривычная смута. Там словно что-то пробуждалось от многолетнего сна. А то и заново рождалось. Змеда беспокоилась, не знала, хорошо это или плохо.